— Добрый вечер, Вячеслав Петрович. Проходите.

Да, в каждом ее движении спокойствие, сдержанность. Пока он снимал куртку, к его ногам, потявкивая, принюхивался крохотный голубой песик с белой отметиной на лбу.

— Это… Фифи?

— Фифи, Фифи. кому сказала, на место!

— Красивый песик. Особенно пятнышко на лбу.

— Да, хотя для породы это нехорошо, порча. Фифи, иди на кухню, не мешай! Не обращайте внимания, он скоро отстанет. Проходите вот сюда, в комнату. Садитесь в кресло. Сюда, здесь удобно. Вы подождете, я поставлю кофе?

— Конечно, пожалуйста. — Прислушиваясь, как Гаева что-то делает на кухне, сел в глубокое, накрытое белой шкурой кресло. Огляделся и под взглядом пришедшего из кухни Фифи оценил обстановку. Видеомагнитофон, картины на стенах. Есть фарфор, немного, но подобран со вкусом: две большие неординарные статуэтки, сервиз. Скорее всего фарфор современный. Да, хотя статуэтки и выполнены под старину. Мальчик, играющий на скрипке, охотник с борзой. В этой квартире есть вкус, в этом весь секрет. Именно вкус, то, чего всегда не хватало ему в скитаниях по общежитиям и гостиницам.

Войдя с кофейным подносом, Гаева сказала:

— Значит, вы Вячеслав, а я — Вера. Хорошо? Вам с сахаром?

— Можно с сахаром.

— Одну ложку? Две?

— Все равно. Давайте две. — Увидев шутливое недоумение в ее глазах, улыбнулся. А ведь ему с ней легко. Очень легко.

— Ничего страшного, мой папа тоже сластена. Да и вообще — все мужчины сластены.

Он действительно чувствовал себя с ней свободно и спокойно. Разговор переливался легко и просто, сначала говорили о Дальноморске, потом кто какую музыку любит, потом где лучше всего отдыхать. О записке он не напоминал — захочет, расскажет сама. Обсудили две волнующие темы, сначала — почему оба одиноки, закончили же спором, почему хозяйка квартиры не стала балериной, а Тауров — юристом. Посмеявшись, сошлись: не случилось этого, наверное, потому, что «не лежала душа», и оба они сейчас довольны. Во время разговора пудель то вился у ног Гаевой, то требовательно тыкался мордой в ладонь Таурова. Когда же, продолжая говорить, он гладил его за ухом, пес ложился на бок, просительно поглядывая на хозяйку. Про себя Тауров отметил: за все время телефон не позвонил ни разу. В конце концов в разговоре наступила пауза; поежившись, Гаева сказала:

— Вячеслав… Я… хочу наконец сказать об этой записке.

Посмотрела на него, ожидая, что он что-то скажет, но он промолчал. Усмехнулась:

— Видите ли… Будем говорить прямо, не считаю нужным что-то скрывать. Сейчас, когда… Когда уже все ясно.

— Ясно — что именно?

Подняла глаза:

— Ну… Я долгое время была связана с одним человеком. Ну вот. А теперь наши отношения зашли в тупик. Так, что ли. Скорей всего я сделала это от ненависти. Ну, с запиской. — Провела рукой по лбу. — Наверное, я кажусь вам сейчас глупой, вздорной?

— Я еще не знаю, в чем дело.

— В очень простом. Он, этот человек, был связан с ремонтом на «Петропавловске-Камчатском». Я знала, что ремонт форпика там был липовый. Ну и… Короче, написала. И положила вам записку. Все.

— Вера, подождите. Вы говорите — ремонт был липовый?

— Этот факт вас удивляет?

— Не удивляет, но… Давайте по порядку. Прежде всего, кого именно вы имеете в виду? Кто — «он»?

— Вячеслав, при всей моей ненависти к нему… Вы понимаете… То есть, нет, теперь даже не ненависти, не то слово… Неприязни… Да, неприязни, если я сейчас назову его имя, это будет… Понимаете? — Отодвинула кофейник, вздохнула.