– Да вот захотелось приготовить ужин и пригласить ее. Вот и все.

И сразу перевела разговор на себя.

– А вы слышали, что я скоро приступаю к работе?

– Анна рассказывала. Только мы не понимаем, почему ты решила пойти в полицейские.

– А если бы я была реставратором мебели? Так и ходила бы целый день с обойными гвоздиками во рту. Полицейская служба все‑таки разнообразнее.

Откуда‑то донесся бой часов. Линда поспешила закруглиться. Значит, Анна не рассказала матери, кого она видела. Договорилась со мной на сегодня и не пришла. И ничего не сообщила.

Она попыталась себя успокоить – дескать, напридумывала неизвестно что. Анна никогда не шла ни на какой риск. В отличие от Зебры и ее самой, Анну невозможно было уговорить прокатиться на американских горках. Она не доверяла незнакомым людям, никогда не садилась в такси, не посмотрев водителю в глаза. Линда исходила из самого простого: Анна была сильно взволнована. Скорее всего, она снова поехала в Мальмё – искать этого человека, возможно, ее отца. Анна, конечно, никогда не нарушала уговора, подумала Линда, но с другой стороны, она никогда прежде не встречала на улице пропавшего отца.

Она ждала до полуночи.

Теперь она убеждена – исчезновению Анны естественного объяснения нет. Что‑то случилось. Знать бы что.

7

Когда Линда в начале первого пришла домой, отец уже спал, но от звука хлопнувшей двери проснулся и вышел в прихожую. Линда с неодобрением посмотрела на его располневшее тело.

– Ну тебя и разнесло. Еще лопнешь невзначай, как воздушный шарик.

Он демонстративно затянул пояс на халате.

– Делаю все, что могу.

– Ничего ты не делаешь.

Он тяжело опустился на диван.

– Мне снился замечательный сон, – сказал он. – Сейчас я не собираюсь обсуждать мой вес. Собственно говоря, в моем сне дверь тоже хлопала. Ты помнишь Байбу?

– Эту, из Латвии? Вы все еще поддерживаете связь?

– Раз в год, не чаще. Она вышла замуж за немецкого инженера – он что‑то там налаживает в рижском коммунальном водоснабжении. Она, по‑моему, сильно влюблена в этого безупречного Германа из Любека. Странно, но я не ревную.

– Это она тебе снилась?

Он улыбнулся:

– У нас родился ребенок. Маленький мальчик. Он тихо играет в большой песочнице. Откуда‑то доносятся звуки духового оркестра. Мы с Байбой стоим и смотрим на него, и я во сне думаю, что это же не сон, что так все оно и есть, и меня вдруг охватывает такая радость…

– Ты же вечно жалуешься, что тебе снятся кошмары.

Он не обратил внимания на ее комментарий.

– И тут хлопнула дверь – но во сне это не ты хлопнула дверью, а открылась дверца машины. Лето, очень жарко. Освещение такое яркое, что лица у нас совершенно белые, без теней – и у Байбы, и у ребенка, и у меня… Красивый сон. Мы как раз собирались куда‑то ехать, когда я проснулся.

– Прошу прощения.

Он пожал плечами.

– Это всего лишь сон.

Линда попыталась заговорить об Анне, но отец ушел в кухню и стал пить воду прямо из‑под крана. Линда пошла за ним. Он пригладил волосы на затылке и поглядел на нее:

– А почему ты так поздно? Меня, конечно, это не касается, но ты, кажется, сама хочешь, чтобы я задал этот вопрос.

Линда рассказала. Он стоял у холодильника, сложив руки на груди. Он всегда так стоит, когда слушает, подумала она. Я с детства помню его в этой позе. Великан со скрещенными на груди руками стоит и смотрит на меня сверху вниз. Я тогда думала, что папа похож на гору. Отец‑Гора.

Когда она закончила, он покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Это так не происходит.