Дежурная смена вернулась с постов. На печках разогревались банки с тушенкой и кашей, кипятился большой алюминиевый чайник. Корреспонденты очумело выглядывали из десанта транспортёра. Булыга проявил милость и разрешил им выбраться наружу. Журналисты выглядели потешно, все лица перемазаны копотью, колени в шматках присохшей грязи. Лейтенант решил порисоваться и застроил матросов на утренний осмотр. Всех грязнуль отправил приводить себя в порядок, чистить грязные ботинки и т. д. и т. п. Репортёры открыли рты и стали смущенно отряхиваться. Матросы, весело гогоча, в ожидании завтрака раздетые по пояс, плескались друг на друга водой, отдававшей резиной, кто-то достал из БТРа видавшую виды щетку и огромную банку гуталина и яростно надраивал берцы. Данная гуталиновая банка пользовалась большой популярностью у тех матросов, которые не особо блюли чистоту обуви — она выдавалась сроком на три дня и носилась через плечо на веревочке. Теперь это нетрадиционное средство воспитания пришлось весьма кстати.
Капитану Булыге надоело смотреть на бестолково суетящихся журналистов. Он подозвал к себе своего связиста и ткнул пальцем в направлении корреспондентов:
— Почистить, вымыть, накормить!
Связист Паша козырнул и отправился в сторону «рыцарей пера и камеры». Через несколько минут послышались истошные визги и вопли:
— Ой не надо, мы сами-и-и…
К концу утреннего осмотра и устранения недостатков, заявились «разведчики по хлебу».
Матросы тащили большой бумажный мешок, источавший чудесный хлебный дух.
Кошкин подскочил к замполиту и торжественно отрапортовал о выполнении задачи и обнаружении небольшого хлебного заводика комендачей. При этом матрос героически выпячивал вперед свою нижнюю челюсть, украшенную несколькими свежими ссадинами.
Комендантские хлебопеки были не столь радушны, но моряки-пехотинцы отступать не умели, да и заспиртованный хлеб в целлофане надоел до ужаса. Когда весь коллектив хлебзавода гонялся за матросом Кошкиным (который нагло запёрся в палатку, схватив мешок с сахаром, сказал: «Ну, пока, толстожопые, не растрясите булки», и после этой фразы рванул в сторону Терского хребта, а за Кошкиным побежала свора пекарей и работников), два других матроса спокойно и методично вырубили двух оставшихся пекарей, набили какой-то бумажный мешок, валявшийся рядом, свежеиспеченным хлебом и другими печеными вкусностями, предназначенными явно не для воюющего люда. После этого морские пехотинцы с достоинством удалились.
Кошкин со скоростью метеора несся с мешком за спиной по бетонной взлетке и наверняка бы ушел от погони, но воткнулся головой в какую-то мирно стоявшую боевую машину пехоты. Голова Кошкина, одетая в каску, снесла фальшборт, от удара с брони посыпались грязные мотострелки и принялись мутузить матроса. Убегать и драться одновременно у Кошкина не получилось, он сорвал с головы каску, засветил ею нескольким рьяным пехотинцам, рванул прошивку мешка, набрал полную каску сахара, отбиваясь от мотострелков ногами, и стартанул в сторону временного лагеря морских пехотинцев. Подбежавшие пекари стали самозабвенно драться с пехотинцами, забыв, собственно, о цели погони. Кошкин догнал своих удачливых соратников и с триумфом вернулся на стоянку. Завтрак на свежем воздухе был чудесен. После гречневой каши с тушенкой пили крепкий очень сладкий чай с лимоном и закусывали печеньем. Корреспонденты, чистенькие и в начищенных гуталином кроссовках, довольно щурились, курили и пытались сфотографировать статуеподобную фигуру замполита.
Через полчаса прибыли на УАЗике представители вышестоящего штаба. Снова начали совещаться, развернули план города. Подъехал еще один БТР со звукоговорящей установкой ЗС-800. Капитан из группы псих. операций подошел к полковникам и с какой-то обреченностью в голосе представился. Его отослали подальше и сказали пока покурить.
Офицер отошел к вагончикам моряков, присел на какую-то железяку, достал из грязного «песочного» бушлата пачку «Примы». |