Живые недоверчиво осматривались по сторонам на сновавших мотострелков, приседали от звучавших невдалеке автоматных выстрелов. Мертвые безучастно смотрели в сереющее рассветное небо. Живых осматривал медик мотострелков. Мертвых заворачивали в плащ-палатки. Булыга принял решение всех доставить в МОСН (медицинский отряд специального назначения) на аэродром.
Житкевич, вышедший на связь с морпехами, долго матерился и угрожал всяческими карами, потом что-то сообразил для себя и со всех ног ринулся докладывать вышестоящему начальству об успешном проведении операции, пока кто-либо другой не доложил раньше.
Мотострелки отправляли колонну со своими раненными на аэродром, транспортеры морских пехотинцев и БТР капитана Клешнина стали в общую колонну.
К Булыге, сидевшему на броне, подошел НШа мотострелков.
— Ну что, «переговорщики», приятно было работать!
— Вы тоже неплохи! — радостно скалясь проорал Булыга, контузия все-таки давала о себе знать.
— Дай Бог с вами еще поработать, — сказал майор, — а мы, наверно, сейчас откатимся отсюда, потому что черт знает этих парней наверху, вроде доложили, что домишко взяли, однако чувствую, что пока разберутся, сюда артиллерия полупит….
Он вздохнул и махнул рукой. Техника пыхнула солярными выхлопами и тронулась с места. Спасенный лейтенант-танкист, сидя на броне рядом с лейтенантом Степным, радостно жмурился и потихоньку жевал подаренный шоколадный батончик.
«Звукопищательная» установка на БТРе Клешнина опять зафонила и огласила окрестности бессмертным хитом про до сих пор «Белые розы».
— А-а-а-а, — заорал народ на броне, — заткните его кто-нибудь.
— Клешнин, мать твою психооперационист, перговоры закончились, выруби свою адскую машину! — прокричал замполит.
Проехали последнюю заставу мотострелков, пехотинцы помахали вслед касками и вернулись к своей немудрёной солдатской работе.
Доехали до «Северного» быстро и без приключений. Вопреки ожиданиям «верхний штаб» мозги не канифолил. Пока Булыга докладывал и непонятно для кого и чего писал отчеты, Степной передал раненных и убитых в медицинский отряд. Распрощался с танкистом-земляком и немного грустя залез на БТР к Клешнину.
— У тебя что, из музыки только «ласковая хрень»?
— Да моего бойца погибшего кассеты, я в них и не лазил. Тебя что, на музыку потянуло?
— Да как-то так, сам не пойму, грустно чего-то.
— Сейчас, — сказал капитан и нырнул в десант к своей установке.
«Мне боль мешает ран, а снизу только океан!» — выдала установка.
— Нормально, — сказал лейтенант, — поехали, замполит наверняка нас уже ждет.
Вскоре морпехи вернулись к себе в ППД. Стояли новые задачи. Был бешеный марш-бросок и занятие господствующих высот в округе. Была «простава» замполита, получившего заслуженную должность командира роты. Постоянное нытье старшины роты «Деда», который узнал о оставленных вагончиках на аэродроме и как старый отъявленный прапор, глубоко переживал сей факт.
С Северного Кавказа вернулись все — и мертвые и живые, комбат Алексей Николаевич Перегудов не оставил никого.
Из армии домой не вернулся только матрос Кошкин. В основном это была вина лейтенанта Степного. Кошкин, наслушавшись рассказов лейтенанта, летом девяносто пятого года ведя «героический бой» с экзаменаторами сдал экзамены и в августе был зачислен в ряды курсантов Высшего Общевойскового Командного Училища.
P. S.
Лето 2000 года. Возле разрушенной пятиэтажки тормознула небольшая колонна Федеральных Сил. |