Туон повертела в руках новую чашку, словно рассматривая нарисованные на ней цветы, и ее губы изогнулись в едва заметной улыбке — Мэт почти решил, что это игра его воображения. Когда она улыбалась, то становилась более чем хорошенькой; однако эта улыбка ясно свидетельствовала, что ей известны вещи, о которых он не имеет представления. Если она будет продолжать так улыбаться, у него по телу пойдут мурашки.

— Я никогда не позволю, чтобы меня считали служанкой, Игрушка.

— Меня зовут Мэт, а не… так, как ты сказала, — ответил он, поднимаясь на ноги и осторожно щупая бедро. К его удивлению, оно довольно сносно пережило удар о доски пола. Туон выгнула дугой бровь, взвешивая чашку на ладони. — И вряд ли я мог сказать людям в лагере, что похитил Дочь Девяти Лун, — добавил он в раздражении.

— Верховную Леди Туон, деревенщина! — жестко поправила Селусия. — Которая носит вуаль!

Вуаль? Во дворце на Туон действительно была вуаль, но с тех пор она ее не носила.

Девушка сделала рукой милостивый жест, как королева, дарующая прощение.

— Это не так уж важно, Селусия. Он еще довольно невежественный. Мы должны позаботиться о его образовании. Но ты изменишь легенду, Игрушка? Я не могу быть служанкой!

— Уже слишком поздно что-то менять, — сказал Мэт, одним глазом следя за чашкой. Ее руки выглядели такими хрупкими после того, как ей обрезали длинные ногти, но он помнил, насколько проворными они могут быть. — Никто не просит тебя действительно быть служанкой. — Люка и его жена знали правду, но для остальных необходимо было придумать какую-то причину, по которой Туон и Селусия содержатся в этом фургоне под стражей. Самой подходящей была история о двух служанках, которых собирались уволить за воровство и которые решили искупить вину, рассказав своему хозяину о готовящемся побеге его жены с любовником. По крайней мере Мэту эта история казалась достоверной. Для членов труппы она лишь добавляла романтики в общую картину. Он думал, что Эгинин проглотит собственный язык, когда он объяснял это Люка. Возможно, она предвидела, как примет это Туон. О Свет, он уже почти хотел, чтобы эти кости остановились. Разве может человек думать, когда у него в голове творится такое?

— Я не мог оставить вас во дворце, чтобы вы подняли тревогу, — терпеливо продолжал Мэт. Это было правдой в той или иной степени. — Уверен, что госпожа Анан объяснила тебе все это. — Он подумал, не сказать ли ей, что болтал пустяки и назвал ее своей женой из-за того, что просто перенервничал, — она, должно быть, считает его совсем полоумным! — но решил, что лучше не поднимать снова этот вопрос. Если она собиралась оставить это как есть, тем лучше. — Я клянусь, что никто не собирается причинять тебе вред. Мы не потребуем выкупа, мы хотим просто убраться отсюда, сохранив свои головы на плечах. Как только я придумаю способ отослать тебя домой в целости и сохранности, то сделаю это. Обещаю. До тех пор я постараюсь, чтобы ты не испытывала неудобств, насколько это будет в моей власти. Тебе нужно только смириться со всем остальным.

Большие темные глаза Туон вспыхнули, как молния в ночном небе, но она произнесла:

— Думаю, скоро я узнаю, чего стоят твои обещания, Игрушка.

Селусия у ее ног зашипела как кошка, которую окунули в воду, и повернула голову, словно собираясь возразить, но Туон слегка двинула левой рукой, и голубоглазая женщина покраснела и промолчала.