В коридоре сидит жена больного. Внизу шофер. Между ними хирург.

Девятый день. Рвота. Консилиум.

Десятый день. Повторная операция.

Да, безусловно, стеноз. Палец даже не проходит. Все-таки не сумел зашить, как хотелось. Наверно, надо было сразу положить обходной дополнительный путь, обходной анастомоз.

Один из фельдшеров «Скорой помощи» попросился на операцию. Зачем стоит? А впрочем, пусть его.

Посоветовавшись, решили наложить анастомоз.

На третий день дали пить. Рвоты не было. Стала подниматься температура. Но это просто воспаление легких. После двух операций, при почти полной неподвижности это бывает часто.

Тяжелое объяснение с женой. Ее трудно убедить, что он не должен умереть. Она же боится! Волнуется.

Шофер сидит внизу уже две недели. Все равно не работает. Права отобрали. Фельдшера-скоропомощники бегают к нему, приносят бюллетени о состоянии.

А на семнадцатый день после второй операции больного выписали.

* * *

При первом визите в поликлинику врач попросил выписку из истории болезни, прочел и буркнул:

— Ишь, два раза оперировали. Напортачили, что ли? — И громко: — А в какой это больнице-то было? (Хотя все было написано в справках.) И опять буркнул: — Как бы язва не началась от этого анастомоза.

А еще через день жена написала жалобу, в которой говорилось, что ее мужа сбила «Скорая помощь», в больнице, оперировал неопытный хирург, сделал операцию неквалифицированно, так что пришлось оперировать повторно; что вторую операцию сделали не сразу, долго тянули с ней;  что нанимали дежурить посторонних фельдшеров, которые по неопытности простудили больного, и все осложнилось воспалением легких и что сейчас ему грозит язва желудка. И в конце письма жена требует суда и наказания за такое заведомо халатное отношение. А пишет она, а не сам пострадавший, так как он и без того в тяжелом состоянии.

Узнав про жалобу и прочтя ее, хирург принял соответствующую порцию соболезнований со стороны коллег. Все говорили о том, какие сволочи...

Он шел домой и тоже накалялся. Он думал о том, какие все сволочи...

Он злился и от этого не мог даже курить.

«А если будет суд, — думал он, — в доме меня будут считать убийцей. А как мне объяснить дома? Впрочем, суда, конечно, не будет, но ведь выговор наверняка дадут. А за что, собственно? А если бы он умер, например, по моей вине даже, в суд бы подавали не на меня, а на шофера».

Ему стало несколько стыдно, но он все равно продолжал думать, что хорошо было бы, если бы заявление било по шоферу, а не по нему. Потом он вспомнил рентгеновскую картину этого «жалующегося желудка». Картина была неприглядна, но неожиданно он почувствовал радость. Именно эта неприглядность и говорила специалистам, что он не виноват. И он стал радоваться неприглядности этой картины, то есть не приглядности состояния желудка.

В горздраве при разбирательстве он встретился со своим бывшим пациентом. Злобно и враждебно смотрел он на хорошо поправившегося, уже совсем не больного, а бывшего больного. «Больной» пытался разобраться, кто виноват. Врач злобно огрызался, не желая давать никаких показаний:

— Хм, «о тайнах сокровенных невеждам не кричи и бисер знаний ценных пред глупым не мечи».

Членам комиссии, другим врачам, было ясно — вины никакой нет.

— Скажите, а почему вы не сделали сразу то, что надо было сделать во второй раз? — спросил больной.

— Специалисты это понимают без вопросов.

— Но мне-то вы можете объяснить?

— И не подумаю! Делал, что находил нужным. Делал правильно.

— Как же правильно? Два раза ведь резали!

— Если бы второй раз не резал, не были бы вы здесь, на этом разбирательстве этой глупой жалобы.