- А жеребец? - спросил я. Потому что Этти могла сама позаботиться о себе, а Лаки Линдсей стоил тридцать тысяч гиней и ничего не мог.

- Его поймали на Хай-стрит за универмагом Вулвортса.

Я отослал их к лошадям в ожидании Этти, и вскоре она появилась - верхом на Лаки, а пониженный в должности и деморализованный Джиндж тащился позади на спокойной трехлетней кобыле.

Этти спрыгнула с лошади, нагнулась и провела опытной рукой по ногам гнедого жеребчика.

- Серьезных повреждений нет, - сказала она. - Небольшой порез. Наверное, когда натолкнулся на бампер припаркованной машины.

- Не на велосипед? - спросил я.

Она подняла глаза и потом распрямилась.

- Не думаю.

- Велосипедист поранился?

- Напугался, - уточнила она.

- А женщина с коляской?

- Уж если она решила прогуляться с ребенком по Мултон-роуд во время утренней проездки, значит, должна быть готова к встрече с лошадью, сбросившей седока. Эта дура вопила без умолку. Ну и конечно, совершенно вывела из себя жеребца. Как раз в этот момент кто-то схватил его за повод, но он так перепугался, что вырвался на свободу и помчался в город… - Она прервалась и посмотрела на меня. - Извините за все это.

- Бывает, - сказал я.

Я с трудом подавил улыбку, выслушивая ее рассуждения о жеребчиках и младенцах. Вообще-то ничего удивительного. По ее шкале ценностей жеребята были важнее, чем ребята.

- Мы закончили проездку легким галопом, - сообщила Этти. - Земля была в полном порядке. И прошли точно по намеченному вчера маршруту. Джиндж свалился, когда мы повернули к дому.

- Жеребец ему не по силам?

- Я бы так не сказала. Он ездил на нем раньше.

- Вам решать, Этти.

- Тогда, вероятно, я дам ему лошадь полегче на день-другой…

Она отвела жеребца и передала его конюху, который обычно ухаживал за ним, почти признавшись тем самым, что совершила ошибку посадив Джинджа на Лаки Линдсея. Любого жокея в любой день может сбросить лошадь. Но некоторых сбрасывают чаще, чем других.

Завтрак. Конюхи развели по денникам лошадей, на которых только что скакали, и поспешили в общежитие к своей овсяной каше, сандвичам с беконом и кружке чаю. Я вернулся в дом, не ощутив желания перекусить.

Там было холодно. Печальные холмики золы в каминах десяти покрытых пылью спален и расписной экран перед каминной решеткой в гостиной. Но в своей спальне отец пользовался большим двухъярусным электрическим камином, а в кабинете он включал электрообогреватель. Тепла не было даже в кухне, потому что плиту выключили на месяц для ремонта. Привычная обстановка, ведь я вырос здесь и не замечал зимой холода; но тогда я был в нормальном состоянии, не чувствовал себя настолько разбитым физически.

Из-за двери появилась женская головка. Аккуратно уложенные каштановые волосы были стянуты на макушке, но поверх гладкого пучка победно торчали завитушки.

- Мистер Нейл?

- О… доброе утро, Маргарет.

Красивые темные глаза быстро, но внимательно оглядели меня. Узкие ноздри слегка задрожали, оценивая обстановку. Как всегда, я не увидел ничего, кроме шеи части щеки, так как секретарша моего отца была экономна во всем, включая свое присутствие.

- Здесь холодно, - заметила она.

- Да.

- В конторе теплее.

Половина головы исчезла и больше не появлялась. Я решил принять приглашение, поскольку знал, что эти слова являлись именно приглашением, и направился к углу дома, примыкавшего к большому манежу. В этом углу находилась контора, гардеробная и комната, оборудованная для посетителей, мы называли ее комнатой владельцев, так как там принимали владельцев лошадей и других подобных визитеров, если им случалось заглянуть в конюшни.

В конторе горели лампы, прямо сияющие после тусклого дневного света.