Болезненно-землистой коже явно не помешало бы загореть. Густые, жесткие черные волосы завивались пружинками вокруг ушей. Еще что? Похоже, он легко терял самообладание, а решительно сжатый рот наводил на мысль о стальном капкане. Ему могло быть лет восемнадцать, но давно прошли те времена, когда он был мальчиком.
Я предположил, что говорить он будет, как отец: решительно, четко и без какого-либо акцента. Так и оказалось.
- Я - Ривера, - объявил он. - Алессандро.
- Добрый вечер, - ответил я, постаравшись, чтобы это прозвучало вежливо, холодно и невыразительно.
Он сморгнул.
- Ривера, - повторил он. - Я - Ривера.
- Да, - согласился я. - Добрый вечер.
Он начал сверлить меня взглядом. Если он ожидал, что я паду перед ним ниц, то напрасно. Что-то он понял, это его задело и несколько удивило, отчего он еще больше задрал нос.
- Насколько я понимаю, вы хотите стать жокеем, - заметил я.
- Намерен.
Я неопределенно кивнул.
- Нельзя стать хорошим жокеем без особой старательности, - сказал я, придав голосу оттенок покровительственного поучения.
Он тут же уловил, и такой тон ему не понравился. Славно. Но, в сущности, только такое вот слабое, как булавочный укол, сопротивление я и мог ему оказать и на его месте воспринял бы это как свидетельство полной капитуляции.
- Я привык добиваться успеха, - сказал он.
- Как мило, - ответил я сухо.
Итак, полное взаимное неприятие. Я почувствовал, что его мотор заработал на максимальных оборотах, похоже, он мысленно готовится вступить в схватку, которую, как он считал, уже выиграл за него отец.
- Я приступаю немедленно, - заявил он.
- Сейчас у меня вечерний обход конюшен, - сообщил я непререкаемым тоном. - Если вы подождете, мы обсудим ваше положение, когда я закончу. - Я наклонил голову, отмерив ровно столько вежливости, сколько полагается любому, равнодушно отвернулся и не спеша направился к Этти, не дожидаясь, пока он ринется в бой.
Мы методично обошли все конюшни, коротко обмениваясь мнениями об успехах каждой лошади и вырабатывая рабочую программу на следующее утро, и под конец добрались до четырех наружных денников, из которых теперь были заняты только три, а четвертый, пустой, напоминал, что здесь уже не будет Мунрока.
«Мерседес» все еще стоял на дорожке, Ривера и шофер сидели в машине. Этти бросила взгляд в их сторону и проявила законное любопытство:
- Кто такие?
- Новый клиент, - коротко ответил я.
Она удивленно подняла брови домиком:
- Но вы же могли бы не держать его в ожидании!
- Этот клиент, - заверил я ее с унылой иронией, понятной мне одному, - никуда не денется.
Но Этти знала, как следует вести себя с новыми клиентами: не годится заставлять их дожидаться в машине. Быстро пройдя со мной по последним трем денникам, она поторопила меня вернуться к «мерседесу». Завтра, вне сомнений, она не будет столь ревностной.
Я открыл заднюю дверцу машины и сказал ему:
- Пройдите в контору.
Он молча последовал за мной. Я включил обогреватель, уселся за стол в кресло Маргарет и указал на вращающееся кресло напротив. Из этого он не стал делать проблемы, просто сел куда я предложил.
- Итак, - начал я допрос, - вы хотите приступить к работе завтра?
- Да.
- В каком качестве?
Он заколебался.
- Как жокей.
- Ну, что вы, - вполне резонно ответил я. - До скачек еще далеко. Сезон начнется только недели через четыре.
- Это мне известно, - сказал он внушительно.
- Я имел в виду вот что: кем вы хотите работать в конюшне? Будете ли ухаживать за двумя лошадьми, как другие?
- Конечно нет.
- Что же тогда?
- Я буду упражняться в верховой езде, два-три раза в день. Каждый день. |