Я провел по пентаграмме пальцами. Как и мой оберег на цепочке, как и камень, она являлась наглядным доказательством маминого существования. Она действительно жила, и даже если у меня самого не сохранилось о ней никаких воспоминаний, этот невинный маленький значок лишний раз это доказывал.

— Это моя мать вырезала, — тихо произнес я.

Я не смотрел на Томаса, но буквально ощущал его внезапно возросший интерес.

Он помнил ее больше, чем я, но ненамного. Вполне возможно, по части нехватки родительской ласки он переплюнул даже меня.

Я отворил портал на новую Тропу, и мы оказались в пересохшем русле с каменными стенками, тянувшемся параллельно глубокому каналу — возможно, раньше здесь текла вода, но сейчас его забило песком. Было темно и холодно; небосвод сплошь усыпали звезды.

— О'кей, — объявил я. — А теперь пошли.

Я засветил талисман и возглавил отряд. Мартин всматривался в небосвод.

— Гм. Какие созвездия… Где мы?

Я вскарабкался по пологому склону, состоявшему из камня и рыхлого песка, и окинул взглядом бело-серебряную в лунном свете пустыню.

— В Гизе, — ответил я. — Вон там желающие могут разглядеть сфинкса, но экскурсовод из меня никудышний. Идем.

От пересохшего оврага до пирамид было мили две или три, все по песку. Я по-прежнему шагал впереди, перейдя на расслабленную, чуть шаркающую трусцу. Насчет жары мы могли не переживать: близился рассвет, и через час это место обещало превратиться в огромную сковородку на плите, но к тому времени мы должны были уже переместиться дальше. Амулет матери вывел меня прямиком к подножию меньшей и самой потрепанной временем из трех пирамид. Нам пришлось подняться на три яруса, откуда открывался портал на следующую Тропу. Я задержался, чтобы предупредить остальных насчет того, что мы перемещаемся в очень жаркое место, где надо беречь глаза, отворил проход и мы двинулись дальше.

Мы вышли из портала на равнину у подножия огромных пирамид, только не каменных, а из гладкого, отполированного хрусталя. Неестественно большое солнце висело в небе прямо у нас над головами, и свет, отражаясь от хрустальной поверхности земли, преломляясь в пирамидах, больно резал глаза.

— Держитесь подальше вот от тех лучей, — посоветовал я, махнув рукой в направлении нескольких лучей, столь ярких, что по сравнению с ними лазеры Звезды Смерти показались бы чахлыми дилетантами. — Их жара хватит, чтобы расплавить металл.

Я вел свой отряд дальше, вокруг подножия пирамиды, в узкий коридор с… нет, не тенью, и все же света здесь было чуть поменьше. Мы шли так, пока не дошли до следующей вехи — на безупречно-гладкой поверхности пирамиды зияла ниша размером с большой кулак. Там я повернул под прямым углом направо и принялся считать шаги. Очень действовал на нервы свет. Не жар, а именно какой-то запредельный избыток света, от которого начинала поджариваться кожа.

Досчитав до пятисот, я остановился перед очевидным отклонением от нормы: обыкновенным неровным валуном на гладкой хрустальной поверхности. На камне виднелось примитивное изображение человеческого лица.

— Здесь, — произнес я, и моему голосу вторило странное, неестественное эхо, отразившееся непонятно от чего.

Я открыл новый портал, и из полной света пустыни мы шагнули в зябкий туман и разреженный горный воздух. В лицо ударил холодный ветер. Мы стояли на вымощенном каменными плитами дворе. Окружавшие его стены потрескались и во многих местах обвалились; крыша над головами отсутствовала как класс.

Мёрфи запрокинула лицо к небу, где сквозь туман слабо просвечивали звезды, и тряхнула головой.

— Где мы теперь?

— Мачу-Пикчу, — ответил я.