— Вотъ жизнь-то! Только и слышишь, что вѣникъ, да трепку, да потасовку.

— Какое платье сегодня надѣть? — спросила она мать.

— Ты прежде рыло-то умой да лобъ перекрести, а потомъ и о платьѣ…

— Боже мой, какіе несовременные разговоры! Рыло… Не вздумайте пожалуйста такъ при счетчикахъ разговаривать съ нами. Вѣдь это одинъ конфузъ будетъ, — говорила Соня, подходя къ умывальнику. — Ты, Надя, какъ хочешь, а я надѣну бланжевое платье, въ которомъ я на свадьбѣ у Трегубовыхъ была.

— Сонька! Да ты никакъ съума сошла! Вѣдь у насъ не балъ, — сказала мать.

— А во что-же прикажете мнѣ одѣться? Шерстяное коричневое у меня засалившись, а съ полосками синее тѣсно, и я боюсь, что оно по швамъ треснетъ.

— Ты-бы еще больше калачей ѣла! Но отчего тебѣ чернаго не надѣть?

— Что-жъ у насъ похороны, что-ли?

— Вотъ дура-то! Да неужели ты его раньше-то на похороны надѣвала! И наконецъ, ты можешь съ желтымъ бантомъ на груди…

— Вотъ развѣ что съ желтымъ бантикомъ…

— А я надѣну черное съ голубымъ бантомъ, — откликнулась Надя. — Прилично, благородно и просто.

Соня уже умылась и прихорашивалась передъ зеркаломъ.

— Мажься, мажься! Штукатурь морду-то! — кричала ей мать.

— Опять морда! И какъ это вы не можете благородно выражаться. Морда… штукатурь… Какая-же тутъ штукатурка, если я чуть-чуть жидкой пудрой…

— Да вѣдь это бѣлила, матушка…

— Пудра, пудра, но только на кольдкремѣ. Иначе-же вѣдь сухая пудра не пристанетъ. Сами-же вы сейчасъ сказали, чтобъ счетчикамъ чучелами не показываться.

— Само собой, — откликнулась Надя. — И я должна немножко освѣжить лицо. Люди придутъ листки раздавать, а мы будемъ Богъ знаетъ съ какими лицами. У меня вонъ прыщъ на лбу, такъ нужно-же его замазать. Дай-ка, Соня, мнѣ губной помадки.

— Да что вы, цѣловаться будете со счетчиками, что-ли?! — крикнула мать.

— Ать, Боже мой! Да вамъ-то какое дѣло! Нельзя-же эѳіопками быть.

Надя примазалась и говорила:

— Ни одного малюсинькаго прыщика не было, а какъ объявили, что счетчики пойдутъ по квартирамъ, какъ на зло, два прыщика вскочили.

— А у меня три, — откликнулась Соня.

— Торопитесь, торопитесь одѣваться-то! Десятый часъ. Могутъ сейчасъ эти счетчики придти! — кричала матъ.

Дѣвушки продолжали одѣваться.

II

Семейство Коклюшкиныхъ за вечернимъ чаемъ.

Вокругъ большого стола въ столовой виднѣется и гимназическая блуза, и коричневое платье гимназистки. Есть и маленькія дѣти въ рубашкахъ. Тутъ-же бонна — тощая пожилая дѣвица съ прыщами на лицѣ. Отецъ въ коломянковокь пиджакѣ, полный мужчина съ лысиной, куритъ, сидя, надъ горячимъ стаканомъ чая. За самоваромъ мать — среднихъ лѣтъ женщина съ добродушнымъ лицомъ безъ бровей. Дѣти съ аппетитомъ уписываютъ сухари. Разговоръ о переписи.

— Не только что свои лѣта съ днемъ и годомъ рожденія надо сообщить въ графѣ, по даже у кого какіе недостатки есть, — разсказываетъ отецъ.

— Папа, у меня есть недостатки? — спрашиваетъ мальчикъ въ темной ситцевой рубашкѣ.

— Есть.

— Какіе, папа?

— Шалунъ, лѣнивецъ.

— Неужели даже это надо записывать? — удивляется мать.

Отецъ подмигиваетъ ей, что дескать я шучу.

— А что за это послѣ переписи будетъ? — задаетъ вопросъ другой мальчикъ, тоже въ рубашкѣ.

— Розги, — подсказываетъ дѣвочка въ гимназическомъ платьѣ.