Замечания твои, моя радость, очень справедливы и слишком снисходительны — зачем не утопился мой Пленник вслед за Черкешенкой? как человек — он поступил очень благоразумно — но в герое поэмы не благоразумия требуется. — Характер Пленника не удачен; доказывает это, что я не гожусь в герои романтического стихотворения. Я в нем хотел изобразить это равнодушие к жизни и к ее наслаждениям, эту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодежи 19-го века. Конечно поэму приличнее было бы назвать Черкешенкой — я об этом не подумал.

Черкесы, их обычаи и нравы занимают большую и лучшую часть моей повести; но всё это ни с чем не связано и есть истинный hors d'oeuvre. Вообще я своей поэмой очень недоволен и почитаю ее гораздо ниже Руслана — хоть стихи в ней зрелее. Прощай, моя радость.

П.

[На отдельном листке: ]

5 стр.

7 стр.

Адрес: Горчакову. В Гурогулбине.

Я долго не отвечал тебе, мой милый Плетнев; собирался отвечать стихами, достойными твоих, но отложил попечения, положение твое против меня слишком выгодно, и ты слишком хорошо, умеючи им воспользовался. Если первый стих твоего послания написан также от души, как и все проччие — то я не раскаиваюсь в минутной моей несправедливости — она доставила неожиданное украшение словесности. Если же ты на меня сердит, то стихи твои, как они ни прелестны, никогда не утешут меня. Ты конечно б извинил мои легкомысленные строки, если б знал, как часто бываю подвержен так называемой хандре. В эти минуты я зол на целый свет, и никакая поэзия не шевелит моего сердца. Не подумай однако, что не умею ценить неоспоримого твоего дарования. Чувство изящного не совсем во мне притупилось — и когда я в совершенной памяти — твоя гармония, поэтическая точность, благородство выражений, стройность, чистота в отделке стихов пленяют меня, как поэзия моих любимцев.

По письмам моего брата вижу, что он с тобою дружен. Завидую ему и тебе.

Sine ira, милый певец, — по рукам и до свидания.

Не вполне подтверждаю то, что писал о твоей Иро[и]де, но признаюсь — это стихот.[ворение] не достойно ни тебя, ни Батюшкова. Многие приняли его за сочинение последн.[его]. Знаю, что с посредств.[енным] писателем этого не случится — но Бат.[юшков], не будучи доволен тв.[оей] элег.[ией], рассердился на тебя за ошибку других — а я рассердился после Батюшкова.

Извини мое чистосердечие, но оно залог моего к тебе уважения.

Sine ira и проч.

По пи[сьмам] брат[а]

ПЕРЕПИСКА 1823

Душа моя, как перевести по-русски bévues? — должно бы издавать у нас журнал Revue des Bévues. Мы поместили бы там выписки из критик Воейкова, полудневную денницу Рылеева, его же герб российской на вратах византийских — (во время Олега, герба русского не было — а двуглавый орел есть герб византийской и значит разделение Империи на Зап.[адную] и Вост.[очную] — у нас же он ничего не значит). Поверишь ли, мой милый, что нельзя прочесть ни одной статьи [из] ваших журналов, чтоб не найти с десяток этих bévues, поговори об этом с нашими да похлопочи о книгах. Ты ко мне совсем не пишешь, да и все вы что-то примолкли. Скажи ради Христа Ж[уковскому] — чтоб он продиктовал Якову строчки три на мое имя. Батюшков в Крыму. Орлов с ним видался часто. Кажется мне он из ума шутит. Дельвигу поклон, Баратынскому также. Этот ничего не печатает, [оч[ень] [?]] а я читать разучусь. Видишь ли ты Тургенева и Карамзина?

Чем тебя поподчивать? Вот стихи Ѳ. Глинке —

Я послал было их через тебя, но ты письма моего не получил, покажи их Глинке, обними его за меня и скажи ему, что он всё — таки почтеннейший человек здешнего мира.