|
Должно знать, что уже тридцать лет составилось и распространилось тайное общ[ество], коего целию было освобож[дение] Греции, ч[лены общест]ва [?] разделены на три [степе]ни… Низ[шую] [?] [ст]епень составляла военная [кас]та [?] — втору[ю граж]дане, чле[ны втор]ой [?] степени имели право каждый пр[ииск]ать себе товарищей — но не воино[в], которых избирала только 3 высшая степень. Ты видишь простой ход и главную мысль сего общества, которого основатели еще неизвестны… Отдельная вера, отдельный язык, независимость книгопечатания, с одной стороны просвещение, с другой глубокое невежество — всё покровительствовало вольнолюбивым патриотам — все купцы, всё духовенство до последнего монаха считалось в обществе — которое ныне торжествует и коего чис[ло] дост[игает] [?]
Вот тебе подробный отчет последних происшедствий нашего края. Странная картина! Два великие народа, давно падших в презрительное ничтожество, в одно вре[мя] восстают из праха — и, возобновленные, являются на политическом поприще мира. Первый шаг Ал[ександра] Ипсиланти прекрасен и блистателен. Он счастливо начал — отныне и мертвый или победи[тель] п[рин]адлежит истории — 28 лет, оторванная рука, цель великодушная! — завидная [у]часть. [Кин]жал изменника опаснее дл[я него] сабли [турк]ов; Константин-Паш[а] не совестней будет Клодовика [или Владимира [?], влияние молодого мстителя Греции [долж]но его встревожить. Признаюсь я [бы] [сове]товал [?] к.[нязю] Ипсиланти предупредить престарелого злодея: нравы той страны, где он теперь действует, оправдают политическое убийство. Важный вопрос: что станет делать Россия; займем ли мы Молдавию и Валахию под видом миролюбивых посредников; перейдем ли мы за Дунай союзниками греков и врагами их врагов? Во всяком случае буду уведомлять
Жалею, Дельвиг, что до меня дошло только одно из твоих писем, именно то, которое мне доставлено любезным Гнедичем, вместе с девственной Людмилою. — Ты не довольно говоришь о себе и об друзьях наших — о путешествиях Кюх….[ельбекера] слышал я уж в Киеве. Желаю ему в Париже дух целомудрия, в канцелярии Нарышкина дух смиренномудрия и терпения, об духе любви я не беспокоюсь, в этом нуждаться не будет, о празднословии молчу — дальный друг не может быть излишне болтлив. В твоем отсутствии сердце напоминало о тебе, об твоей Музе — журналы. Ты всё тот же — талант прекрасный и ленивый. Долго ли тебе шалить, долго ли тебе разменивать свой гений на серебренные четвертаки. Напиши поэму славную, только не четыре части дня и не четыре времени [года], напиши своего Монаха. Поэзия мрачная, богатырская, сильная, байроническая — твой истинный удел — умертви в себе ветхого человека — не убивай вдохновенного поэта. Что до меня, моя радость, скажу тебе, что кончил я новую поэму — Кавказский Пленник, которую надеюсь скоро вам прислать. Ты ею не совсем будешь доволен и будешь прав; еще скажу тебе, что у меня в голове бродят еще поэмы, но что теперь ничего не пишу. Я перевариваю воспоминания и надеюсь набрать вскоре новые; чем нам и жить, душа моя, под старость нашей молодости — как не воспоминаниями? Недавно приехал в Кишенев и скоро оставляю благословенную Бессарабию — есть страны благословеннее. Праздный мир не самое лучшее состояние жизни. Даже и Скарментадо кажется не прав — самого лучшего состояния нет на свете, но разнообразие спасительно для души. Друг мой, есть у меня до тебя просьба — узнай, напиши мне, что делается с братом — ты его любишь, потому что меня любишь, он человек умный во всем смысле слова — и в нем прекрасная душа. Боюсь за его молодость, боюсь воспитания, которое дано будет ему обстоятельствами его жизни и им самим — другого воспитания нет для существа, одаренного душою. Люби его, я знаю, что будут стараться изгладить меня из его сердца, — в этом найдут выгоду. |
