Петербург и не надеясь видеть здесь, честь имею уведомить, что государь император не только не запрещает приезда вам в столицу, но предоставляет совершенно на вашу волю с тем только, чтобы предварительно испрашивали разрешения чрез письмо.
Его величество совершенно остается уверенным, что вы употребите отличные способности ваши на передание потомству славы нашего Отечества, передав вместе бессмертию имя ваше. В сей уверенности его императорскому величеству благоугодно, чтобы вы занялись предметом о воспитании юношества. Вы можете употребить весь досуг, вам предоставляется совершенная и полная свобода, когда и как представить ваши мысли и соображения; и предмет сей должен представить вам тем обширнейший круг, что на опыте видели совершенно все пагубные последствия ложной системы воспитания.
Сочинений ваших никто рассматривать не будет; на них нет никакой цензуры: государь император сам будет и первым ценителем произведений ваших и цензором.
Объявляя вам сию монаршую волю, честь имею присовокупить, что как сочинения ваши, так и письма можете для представления его величеству доставлять ко мне; но впрочем от вас зависит и прямо адресовать на высочайшее имя.
Примите при сем уверение в истинном почтении и преданности, с которыми честь имею быть ваш покорный слуга А. Бенкендорф.
№ 205 30-го сентября 1826 Москва. Его благород.[ию] А. С. Пушкину.
Милостивый государь Владимир Васильевич,
Извините, что до сих пор я не мог отвечать вам; разные обстоятельства, печальные и хлопотливые, мне помешали.
Радуюсь, что могу чем-нибудь угодить первому почтенному покровителю моей Музы. Я непременно доставлю Василью Львовичу стихи для Вашего альманаха.
Уезжаю из Москвы с искренним сожалением, что не имел случая возобновить нашего заочного знакомства.
Примите искренние уверения в глубочайшем почтении и сердечной моей преданности.
А. Пушкин. 9 октября 1826. Москва.
Адрес: Владимиру Васильевичу Измайлову.
Moscou. Ce 29 Octobre 1826.
Il y a plusieurs jours que j'ai mis de côté pour vous ces deux lignes, cher Monsieur Pouschkin. Mais j'ai oublié de vous les remettre; c'est que quand je vous vois, je deviens marâtre. Jeanne a été faite pour mon théâtre, j'ai joué ce rôle et voulant en faire un opéra, j'ai dû finir au milieu de la pièce de Schiller. Vous aurez une lithographie de ma tête en Giovanna d'Arco, d'après Bruni, vous la mettrez sur la première page, et vous vous souviendrez de moi. Revenez-nous. L'air de Moscou est plus léger. Un grand poëte russe doit écrire ou dans les stepes ou à l'ombre du Kremlin, et l'auteur de Boris Godounoff appartient à la cité des Czars. — Quelle est la mère qui a conçu l'homme dont le génie est toute force, toute grâce, tout abandon; qui tantôt sauvage, tantôt Européen; tantôt Schakespaer et Byron, tantôt Arioste, Anackréon, mais toujours Russe, passe du lyrique au dramatique, des chants doux, amoureux, simples, parfois rudes, Romantiques ou mordants au ton grave et naïf de la sévère histoire.
Au revoir tantôt j'espère.
P-sse Zénéïde Volkonsky.
Во время, когда я думал писать к тебе посторонними путями, любезный Пушкин, через посредство Крупенской, которая бралась доставить письмо к сестре своей Пещуровой, как узнаю, что ты в Москве. Радость овладела мной до такой степени, что я не в состоянии изъяснить тебе и предоставляю судить тебе самому, если разлука не уменьшила доверенности твоей к моей дружбе. |