4 марта

После нашей последней встречи с Субъектом А я все еще находился в некотором потрясении. Возможно, мне стоило бы воздержаться от общения с ним. Возможно, тогда бы наша третья встреча не оказалась последней.

А был сегодня не таким как обычно. Что-то в нем было не так… его взгляд казался слишком взрослым для его лет, слишком много понимающим для одиннадцатилетнего мальчика. Меня это тревожило.

Во-первых, беседа шла, как я и надеялся. Он начал отвечать на мои вопросы, а не увиливать, как обычно, А наконец позволил мне заглянуть в его разум и понять, почему он делает то, что делает. Почему он говорит все эти странные вещи. Что он сам думает о том, что происходит в его голове. Он сказал, что четыре человеческих души заключены внутри него.

Я не стал с этим спорить, так как для А это был такой способ справится с тем, что происходит с ним. Пока он не упомянул о Еве, что заинтриговало меня. Насколько я понял, Ева обладала возможностью путешествовать во времени. Как и моя жена, которая заявляла, что способна делать то же самое.

Все, что сказал А соответствовало ее объяснениям. Они не просто рисковали своим прошлым, а еще и своими собственными жизнями. Они изменяли события. Они были в курсе событий. Если еще прибавить к этому соответствующие исчезновения и факт, что глаза А внезапно меняли цвет на светло-карий, хотя обычно были черными… на мгновение мне показалось, что я как будто разговаривал с матерью Мэри Энн.

Это ощущение выбило меня из равновесия, я признаю это. Настолько, что меня немного понесло. Я даже выгнал А из своего кабинета. Узнать о моей жене он мог, только если взломал мой офис, влез в мои дела и прочитал личный журнал.

Ну, или он говорил правду.

Часть меня, та часть, которая отчаянно желала доказать, что моя жена не душевнобольная, хотела поверить ему. Но как я мог поверить А, если даже не верил своей жене? Я заставлял ее страдать каждый раз, когда она пыталась мне объяснить мне, что с ней происходит. Я разрушил ее доверие, заставил думать, что она сумасшедшая. Поверить А, с которым я едва знаком, значило признать, что она была права и я зря мучил ее.

Как бы я мог жить с чувством вины, что мучил любимую женщину? Не мог, и я знал это. Так что я вышвырнул А и сразу же уехал из лечебницы. Я даже уволился оттуда. Этот ребенок упомянул о моей дочери. Он говорил о ней в полной уверенности, говорил такие вещи, о которых никак не мог знать. Никогда в жизни я еще не был так потрясен и раздавлен.

Поверить в то, что он говорит правду… Я не могу. Я просто никак не могу. И даже если то, что он мне сказал, сбудется… Я не верю.

8 мая

Это как будто снова моя жена умерла. Я не могу выбросить мысли об А из головы. Я замечаю, что постоянно думаю о нем, беспокоюсь как он, что делает, кто обижает его. Но я не позволю себе взять телефон и позвонить проверить. Я потерял объективность в отношении этого мальчика. Я не смог помочь любви всей моей жизни и, конечно, я не смогу помочь ему. Полностью разорвать с ним всякую связь — лучшее решение. Разве не так? Я привык так думать. Но до сих пор меня преследуют два слова.

Что если…

Моя нынешняя жена видит мою озабоченность и уверена, что я думаю о другой женщине. О той, которую я люблю больше, чем ее. Я пытался убедить ее, что это не правда, но мы оба знаем, что так оно и есть. Я никогда не любил ее так, как она того заслуживала. Мое сердце и душа принадлежали другой.

Мне не стоило устраиваться на работу в ту лечебницу. Мне не стоило брать дело А.

Так много вопросов, подумала Мэри Энн в изумлении. И столько вещей уже не имело смысла. Ее отец упоминал одновременно о жене и о «нынешней» жене.