– Что там? Они уже начали – целовать тебе зад? – Хил допивала второй бокал, ее глаза уже слишком ярко блестели, но на этот раз не от слез.

– Ш‑ш‑ш, Хил, пожалуйста. – Он огляделся, не услышал ли ее кто‑нибудь. Мысль о том, что кто‑то стремится заискивать перед ним, казалась неприятной. Но ведь он и в самом деле весьма важная персона и неизбежно вызывает интерес. И надо признать, он неплохо справляется со своей ролью, хотя временами держится излишне скромно. – Капитан приглашает нас на ужин.

– Это еще зачем? Хотят, чтобы ты купил корабль? Я слышала, эту старую калошу называют плавучим долгом Франции.

– Этот корабль стоит того, чтобы его купили. – Он знал по опыту, что, когда она в таком настроении, прямые ответы на ее вопросы злят ее еще больше. – Мы приглашены на девять часов. Может быть, ты что‑нибудь съешь? Сейчас только половина пятого. Мы можем заказать что‑то здесь или выпить чай в Большом салоне.

– Я ничего не хочу. – Ник заметил, что Хиллари делает знак официанту, чтобы тот принес еще выпить. Он отрицательно покачал головой, и официант исчез.

– Я не ребенок, Ник. – Она уже почти шипела. Всю жизнь ее окружающие – мать, отец, гувернантки, Ник – обращались с ней как с ребенком. И только Райан Хэлоуэй, Филипп Маркхам и другие видели в ней взрослую женщину. – Я не маленькая и могу пить столько, сколько захочу.

– Если ты выпьешь слишком много, тебя замучает морская болезнь.

На этот раз она не стала спорить. Пока Ник выписывал чек, она открыла золотую с алмазной застежкой пудреницу от Картье и небрежно провела по губам ярко‑алой помадой. Она принадлежала к тем женщинам, которые без малейших усилий привлекают внимание окружающих; вот и сейчас, пока они шли к выходу, многие из сидящих в зале мужчин провожали ее взглядами. Они вышли на прогулочную палубу. Нью‑Йорк уже исчез из виду. «Нормандия» шла со скоростью тридцать узлов, почти не оставляя следа за кормой.

Они молча стояли, опершись о поручни; Ник размышлял над тем, что узнал о своей жене из их последнего разговора. Он никогда раньше не осознавал, насколько мучительным был для нее брак. Она хотела принадлежать только себе. Возможно, она права, ей и в самом деле не следовало выходить замуж. Но теперь слишком поздно думать об этом. Ник никогда не позволит ей уйти и не отдаст Джонни. На миг ему захотелось обнять ее, но он инстинктивно почувствовал, что этого делать не следует, и тихо вздохнул. Он часто тосковал по той дружеской привязанности, какая устанавливается между близкими людьми и какой никогда не было между ним и Хиллари. Их связывал секс, страсть, по крайней мере вначале, но покоя, который появляется, когда людям легко и удобно вместе, у них никогда не было. И сейчас он задавал себе вопрос: любили ли они когда‑нибудь друг друга? Или то, что их связывало, оказалось лишь физическим влечением?

– О чем ты думаешь, Ник? – Он не ожидал от нее такого вопроса и, повернувшись к ней, грустно улыбнулся:

– О нас. О том, что у нас есть, чего нет. – Опасные слова. Но здесь, на палубе, когда ветер бьет в лицо, Ник чувствовал себя до странности свободным, как будто он попал в другой мир, где необязательно следовать строгим правилам обычной, нормальной жизни.

– И что же у нас есть?

– Я уже ни в чем не уверен. – Он вздохнул и наклонился над перилами. – Я знаю, что было у нас вначале.

– Начало было ненастоящим.

– Начало никогда не бывает настоящим. В нашем начале как раз и было настоящее. Я очень любил тебя, Хил.

– А теперь? – Она впилась в него взглядом.

– Я все еще люблю тебя. «Почему? – задал он вопрос самому себе.