вздохнуть.

— А ты кофе пришла попить? — спрашивает, но не ждет ответа.

Крепко и немного грубовато хватает ее за запястье, дает возможность поставить чашку, снять сумочку со спинки стула и

тащит  вон  из  зала.  На  какой-то  миг  Раде  вспоминается,  как  он  вот  так  же  тащил  ее  из  клуба  на  улицу.  Сейчас,  кажется,

наоборот.

Да, он уже ведет ее по служебному коридору в кабинет. Они не идут — несутся.

Гергердт распахивает дверь, вталкивает Раду внутрь, заходит сам и запирается. Не хочет быть грубым, но так невольно

получается. Резкость в движениях лишь от остервенелого желания оказаться с ней наедине. Не может он находиться рядом

с  Дружининой  на  людях.  Стоять  рядом  с  ней,  смотреть,  сидеть,  разговаривать,  беседовать,  премило  улыбаться...  Не

собирается! Ему срочно нужно туда, где прижмет к себе до немоты в руках, потому что не хватает ее как воздуха. Отравлен

одиночеством. Отравлен недельным молчанием.

—  Зачем  пришла?  —  так  же  резковато  спрашивает  Артём,  хотя  на  самом  деле  этот  вопрос  тоже  не  требует  ответной

реплики. Не поговорить ее сюда приволок.

Рада  смеется  дрожащим  смехом,  опирается  спиной  на  дверь,  прижимает  раскрытые  ладони  к  гладкой  прохладной

поверхности. И все задушенно хохочет, не в силах с собою справиться. Дурацкая улыбка растягивает губы.

—  Люблю,  —  выдавливает  из  себя.  —  Люблю!  —  кричит,  а  вдруг  он  слышит,  не  понимает,  потому  что  сначала  ее

улыбающиеся губы произносят что-то нечленораздельное. — Гера, ну что же ты стоишь, я так соскучилась… — выдыхает и

вся прижимается к двери. Спиной, плечами, затылком.

Так кружится голова от безрассудного веселья. Что, наконец, пришла к нему, что сказала заветное слово, раньше кажущееся

совсем потерянным, потому что пропала его ценность, утратился живой творящий смысл. То самое слово, которое столько

лет боялась произносить и не думала, что скажет когда-то вслух. Любовь осталась в прошлой жизни. Вместе с планами на

будущее, безграничным доверием и верой в человечность. Гергердт не вернул ей ту любовь, скомканную и выброшенную как

мусор, он подарил ей новую жизнь.

Она  радуется,  что  он  своей  высокой  широкоплечей  фигурой  загораживает  слабо  светящуюся  настольную  лампу,  и  это  не

дает видеть его лицо — как оно меняется.  У самой все плывет. Но если бы видела, закрыла глаза. Хоть на пару секунд. На

секунду.  Позволяя  Артёму  остаться  наедине  с  ее  признанием.  Она  бы  не  смотрела  на  него,  даже  если  бы  могла,  боясь

увидеть что-то тайное и запретное. Ей тоже нужна эта секунда. Для вздоха. Чтобы только слышать, как со стоном и скрипом

сталкиваются их миры.

И вмиг пропадает ее веселье, скатывается оно враз волной. И подышать бы, подышать… Но воздуха не осталось. Вдохнуть

бы кислорода... прижаться к его губам.

— Ты мне тут в обморок собралась упасть?

Отрывает Раду от двери, руки тут же сжимаются на ней в стальное кольцо.