подвязки, а у нас свадебные трусики. Красные. Как я люблю. И красная помада.

— Иначе ты меня больше никогда не увидишь. Никогда-никогда.

— Это контраргумент, — непонятно улыбается. — Свадьба сегодня, штамп завтра. И раздевайся. Я уже не могу.

— Ты первый.

— Давай.

На  его  раскрытую  ладонь  она  кладет  свой  сжатый  кулак.  Аккуратно  разжимает  пальцы,  так  боясь  смахнуть  неровным

движением то, что положила Гере в руку.

Два обручальных кольца. Два тонких золотых ободка.

— Ты первый, — снова шепчет.

Он легко надевает обручальное кольцо на ее правый безымянный палец.

Дружинина вздыхает: вот бы ей столько сноровки. У нее начинают дрожать руки, больше всего на свете она боится выронить

его кольцо. Это же плохая примета. Ну и пусть все сейчас не по-настоящему. У нее именно сейчас все по-настоящему. Для

нее это никакая не шутка.

— Не надо мне свадебного платья. Я ни за что на свете не надену свадебное платье. У меня все это было до… было…

Платье в шкафу висело. Красивое, дорогущее. И чулки, и подвязки... Я лучше замуж голая выйду, но свадебное платье я не

надену никогда.

Надевает кольцо ему на палец и вздрагивает. И сама себе не верит, что сделала это.

— Радужно как, у нас сейчас будет первый женатый секс. У меня от кольца аж рука отнялась, чего делать-то?

Его  слова  встряхивают  Раду,  она  передергивает  плечами,  словно  сбрасывая  с  себя  все  последнее  и  ненужное.  Все

последнее, что сковывало.

— Любить, Гера, — кладет его правую руку себе на грудь, — любить меня долго, медленно и нежно. Я соскучилась.

У  нее  есть  что  сказать  ему.  Еще  так  много  не  сказано.  И  у  него  тоже  —  видно  по  глазам,  —  хотя  Артём,  как  всегда,

прикрывается  шуточками.  И  пусть  шутит,  ухмыляется.  Не  надо,  чтобы  он  вдруг  заговорил  о  чем-то  другом.  Между  ними

никогда  не  было  громких  высокопарных  слов.  Они  и  сейчас  не  нужны.  Она  почти  голая,  он  еще  одет,  но  обнаженность  в

чувствах с душой нараспашку — у обоих. Теперь не спугнуть бы это дрожащее и хрупкое ощущение. Это бесконечно важное

тонкое чувство запредельного откровения.

Артём берет в ладони ее лицо, мягко целует, съедая с губ остатки помады.

Долго целует, ласкает и посасывает язык, задыхаясь от ее вкуса, от нежности и возбуждения. Не представляет, как сможет

стараться в медленных ласках, как сдержит свой бешеный голод. Каждое прикосновение к ней бьет по нервам, и по телу бьет

будто током.

Взмок в рубашке, оторвал от Радки руки, чтобы самому раздеться.

Трещат  швы  на  его  одежде,  трещит  по  швам  его  терпение,  когда  смотрит,  что  Рада,  оставаясь  на  диване,  привстает  на

колени и снимает трусики.

— Долго, медленно и нежно не получится. Это надо дома, в кровати. Или не в кровати, но дома. Все знают, что я здесь.

Затрахают сейчас проблемами… будут звонки бесконечные.

Дружининой удается лишь усмехнуться. Ей точно сейчас плевать на все.