обречена.

— Точно. Ты бы от меня не отстал.

— Конечно, не отстал бы. Я и не собирался отставать. Ни за что на свете.

— Вот наглый ты какой. Без тормозов.

— Нет, я, как честный человек, сбил — женился.

— Какого числа?

— Двадцать шестого сентября.

Рада смеется.

— Хорошее число. Мне нравится. Очень нравится. Я прям очень хочу быть уже полгода замужем. У нас скоро первая дата.

Будем отмечать.

— Обязательно.

— Хочу, Гера, хочу! — порывисто восклицает она и обхватывает ладонями его лицо. — Очень хочу регистрацию двадцать

шестого сентября. Чтобы она уже была!

Она смеется, и вся светится от счастья. Нельзя не верить, что для нее это важно. Невозможно в это не поверить.

— Будет тебе двадцать шестого. Главное, побыстрее все сделать, не люблю этой возни с бумажками.

***

Рада как бы между прочим.

— Сначала приглашаешь маму, а потом спрашиваешь, не против ли я.

— Эм-м-м, — закусывает губу.

— Почему я должен быть против? Наоборот, всем сердцем горю увидеться с тёщей. — Гергердт не упускает возможности

поёрничать.

— Ох, Артём, не язви.

— Что ты, какой тут язвить, я даже волнуюсь.

Рада  вздыхает  и,  устало  прижимаясь  к  спинке,  поглубже  усаживается  в  кресло.  С  неохотой  смотрит  на  разбросанные  по

кровати вещи и документы. Все это надо сложить, кое-что рассовать по местам, кое-что взять с собой, убрать постель в

шкаф, накрыть мебель, в общем, сделать квартиру неживой и нежилой.

Все бы ничего, да только нежелание встречаться с матерью нагоняет на нее тоску и уныние. Известно, что ничего хорошего

из этого не выйдет, но по-другому никак. Встреча неизбежна. Они с Артёмом уже поженились, поставили штампы, получили

свой  первый  семейный  документ,  Рада  —  новый  паспорт,  на  новую  фамилию.  Родителей  надо  поставить  в  известность,

сообщить  об  изменениях  в  ее  жизни,  о  новом  повороте,  а  лучше  сказать,  о  новом  пути,  с  которого  Рада  Гергердт

сворачивать  не  собирается.  Но  при  всем  при  этом  совсем  не  представляется,  как  о  таком  сообщать.  Сама  идея

традиционного  семейного  ужина  кажется  полным  абсурдом.  Абсурд  это  и  есть.  Страшит  и  вызывает  отвращение  не

возможная  волна  упреков  и  острых  слов  со  стороны  матери,  а  мысль,  что  несколько  часов  кряду  придется  сидеть,

лицемерить и говорить о пустых, но как будто существенных вещах.

— Хочешь, я открою? — предлагает Артём, когда раздается дверной звонок.

— Нет, я сама.

Ей вытолкнуть себя из уютного кресла, в котором пригрелась, стоит больших сил, чем набраться смелости, чтобы встретить

в распахнутых дверях холодный взгляд матери. Почему-то вспоминается не так давно сказанное: «Я всегда хотела для тебя

самого лучшего и не понимаю, почему вдруг стала для тебя врагом».

Рада  тоже  не  понимает,  как  и  когда  это  произошло,  но  разочарованно  осознает,  что  томится  именно  этим  ощущением  —

будто  дверь  открывает  врагу.