— Нет, буянит сегодня. Чем-то она сегодня недовольна.

— А может, наоборот, веселится, радуется?

— Может быть, — устало улыбается Рада.

— А у нее нос, как у тебя. Я запомнил, — трогает жену за кончик носа.

— Что ты там запомнил? — Она в ответ забавно морщится.

— Я все запомнил. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально. — Отодвигает от себя тарелку. — Так есть хотела, две ложки съела и наелась. Аж тошно.

— Пойдем погуляем на улице. Подышим.

— Сама хотела предложить. Сейчас только шорты натяну.

— Давай, шорты тебя прям очень стройнят, — смеется Гергердт.

— Эй, нельзя издеваться над беременяшками! — оборачиваясь, кричит она, вразвалочку направляясь в спальню.

Спальня теперь находится на первом этаже. Решили, что так будет удобнее, когда появится малышка.

Пару дней назад, на очередном УЗИ, они познакомились со своей девочкой. Видели личико. Не черно-белое изображение, а

розовое, человеческое лицо. И кулачок, прижатый к щечке. То, что Гера тогда чувствовал, невозможно описать словами.

Медицина сегодня на таком уровне, что, казалось бы, не остается никаких тайн, и все-таки есть в зарождении человеческой

жизни,  в  ее  росте  и  развитии  что-то  страшно-непознанное.  И  в  собственном  ожидании  есть  какое-то  древнее  таинство,  а

также четкое понимание, что невозможно все контролировать. Поневоле начнешь верить не только врачам, у которых на все

про  все  имеется  научное  обоснование  и  решение  в  виде  очередного  листа  назначений,  но  и  во  что-то  иное  начинаешь

верить.  Кого-то  просить,  загадывать,  ждать.  Молить,  чтобы  все  было  хорошо.  Чтобы  ничего  не  случилось  с  женой  и

ребенком,  потому  что  с  каждым  прожитым  днем  мысль  о  потере  становится  все  страшнее.  Она,  мысль  эта,  охлаждает

любые  порывы,  а  порой  и  радость  ожидания  охлаждает.  И  только  когда  рукой  чувствуется  шевеление  ребенка,  есть

ощущение безопасности.

Малышку решают назвать Юлей. Вернее, Артём предлагает, а Рада соглашается, она не спорит, не протестует, говорит, что

ей нравится это имя, и их девочке оно подойдет.

Гера знает, что жене очень трудно. Но Рада отличается терпением и выносливостью, какие он в ней даже не предполагал.

Не плачет она, не жалуется, стойко перенося любые трудности и неудобства, а порой и боль. Она живет и ждет. Им осталось

совсем чуть-чуть. Еще пара недель и ребенок будет считаться доношенным. Врачи поговаривают о возможном плановом

кесаревом сечении, дабы не подвергать риску жизнь обоих — и малышки, и мамы.

***

шокирует своей внезапностью. С момента вызова скорой помощи и до того как Раду увозят в операционную, счет идет на

секунды. Гергердта оставляют в послеродовой палате, где он ждет, пока закончится операция. Ждет свою малышку. Если

все будет хорошо…

Артём старается не пускать в свое сознание это короткое, но убийственное «если», за которым скрывается мертвая пустота

и бесконечные минуты между жизнью и смертью. На часы он не смотрит. Не может. Ищет, за что бы зацепиться взглядом, но

никак  не  находит.  Здесь  ему  холодно.  В  этих  теплых  персиковых  стенах  бездушно  и  холодно,  несмотря  на  то  что  палата

больше  напоминает  жилую  комнату.