Флаеры летят, плотно сжав ноги, слегка выгнув тело назад и расправив перья на лодыжках, которыми управляют в полете, точно ястреб своим хвостом. Поскольку руки флаера никак не связаны с мускулатурой крыльев — крылатые обитатели Гая являются, таким образом, существами с шестью конечностями, — то руки он обычно плотно прижимает к бокам, чтобы уменьшить сопротивление воздуха и увеличить скорость полета. Во время же более ленивого и неторопливого полета флаер может делать руками все, что угодно — чесать в затылке, очищать фрукт от шкурки, делать в воздухе зарисовки того или иного пейзажа, прижимать к себе ребенка. Хотя последнее я видела всего один раз, и от этого зрелища мне стало очень не по себе.

Я несколько раз беседовала с флаером, которого звали Ардиадиа; то, что приведено ниже, целиком записано во время этих бесед с его слов и с его любезного разрешения.

О да, когда я впервые обнаружил, что у меня началось ЭТО, для меня это было настоящим ударом, понимаете? Я просто в ужас пришел! Я никак не мог в это поверить. Я считал, что уж со мной-то этого никогда не случится! В детстве мы часто шутили: «Вот станешь летуном и улетишь отсюда!» Но чтобы у меня выросли крылья? Нет! Такого со мной не должно было случиться! В общем, когда у меня разболелась голова и все зубы сразу, а потом еще и спина заболела, я все еще продолжал уверять себя: ничего страшного, обыкновенная зубная боль; наверное, я подцепил какую-то заразу, и теперь у меня на спине зреет фурункул… Но потом обманывать себя больше уже не имело смысла. Если честно, боль была ужасная. Я даже как следует и не помню, что со мной творилось. Я умирал. Мне будто ножами резали спину между лопатками, а позвоночник будто когтями рвали… Потом стало болеть все — плечи, руки, ноги, пальцы на руках, лицо… И жуткая слабость! Я встал с постели, упал и не смог подняться. Так и лежал, жалобно зовя мать: «Мама! Мама, пойди сюда, пожалуйста!» Но мать спала. Она ведь допоздна работала — официанткой в ресторане, — приходила домой не раньше полуночи и буквально валилась с ног. Так что я никак не мог ее разбудить, лежал на полу и чувствовал, каким горячим становится пол подо мной — такая высокая у меня была температура. Помню, я все пытался переложить лицо на более холодный участок пола…

А потом — не знаю, то ли боль стала не такой жестокой, то ли я просто привык к ней, но через пару месяцев стало немного полегче. Хотя без конца лежать тоже очень тяжело и скучно. Ведь на спину-то вообще лечь было невозможно. А ночью я с трудом засыпал — меня ведь все время лихорадило, а из-за температуры в голову лезли какие-то странные мысли, какие-то дурацкие идеи, но ни одну из них невозможно было додумать до конца, удержать в памяти. Мне уж стало казаться, что я и думать как следует больше не в состоянии. Мысли как бы проходили сквозь меня, а я смотрел, как они сквозь меня проходят, и ничего не мог сделать. И больше никаких планов на будущее я не строил — какое уж теперь у меня будущее, думал я. Раньше я хотел стать школьным учителем. Моей матери эта идея так нравилась, что она уговорила меня остаться в школе еще на год, чтобы получить квалификацию, необходимую для поступления в педагогический колледж… И в итоге свой девятнадцатый день рождения я встретил, лежа в постели! В нашей маленькой трехкомнатной квартирке над бакалейной лавкой, что на улице Кружевниц. Мать принесла мне всяких вкусностей из ресторана и бутылочку медового вина, и мы попытались как-то мой день рождения отпраздновать, но вино я пить не смог — было противно, — а она не могла съесть ни кусочка, потому что все время плакала.