Но если у тебя есть крылья…
Можно, конечно, бояться, что в полете крылья откажут. Такого не произойдет, если не летать. Как может что-то отказать, если оно не работает?
Я думаю, для некоторых самое главное — собственная безопасность. У них есть семья, какие-то обязательства, работа, что-то там еще. Не знаю. Вам лучше поговорить с кем-нибудь из этих, не летающих. А я — флаер.
Я спросила Ардиадиа, как он зарабатывает себе на жизнь. Подобно многим флаерам, он неполный рабочий день трудится на почте. Главным образом, разносит правительственную корреспонденцию и срочные депеши на большие расстояния, даже в иные государства. Очевидно, его считают одаренным и надежным работником. Он сказал мне, что при отправке особенно важных депеш посылают сразу двух флаеров — на тот случай, если у одного вдруг откажут крылья.
Ему было тридцать два года. Я спросила, женат ли он, и он сказал, что флаеры никогда не женятся; они считают брак, как он выразился, «делом недостойным». «Так, любовные интрижки «на крыле», — усмехнулся он. А что, спросила я, интрижки тоже с флаерами, и он ответил: «Конечно!» Видимо, его неприятно поразила сама мысль о том, чтобы заниматься любовью с кем-то бескрылым. Держался он хорошо, разговаривал очень вежливо и любезно, однако не мог скрыть того, что чувствует себя иным, чуждым окружающим его бескрылым людям, а порой и просто подчеркивал, что не имеет с такими людьми ничего общего. Да и как он мог заставить себя не смотреть на нас сверху вниз?
Я слегка нажала на него, желая узнать побольше о его чувстве превосходства над другими, и он попытался объяснить: «Когда я сказал, что чувствовал, будто я — это мои крылья, то так оно и было на самом деле. Понимаете, способность летать делает все остальные вещи неинтересными. То, что делают люди на земле, кажется таким тривиальным. А полет совершенен. Он самодостаточен. Не знаю, можете ли вы это понять… Все твое тело, все твое «я» — там, в вышине, в бескрайнем небесном просторе. И в ясный солнечный день, когда ты отчетливо видишь все, что лежит далеко внизу, и в бурю, в сильном потоке ветра, где-нибудь далеко над морем. Вот где я люблю летать больше всего — над морем, в штормовую погоду! Когда рыбачьи суденышки спешат к берегу, и все вокруг принадлежит тебе — и небо, полное дождя, и молнии, и тучи, несущиеся у тебя под крылом. Однажды, взлетев с мыса Эммер, я танцевал с водяными смерчами… Полет захватывает тебя, и ты отдаешься ему всецело. А потому, уж если ты спустился на землю, то спустился туда целиком. Ну, а в полете над морем, даже если ты спустишься вниз, то кто об этом узнает, кому до этого есть дело? Я не хочу быть похороненным на земле. В земле». Мысль об этом заставила его слегка вздрогнуть. Во всяком случае, я успела заметить, как задрожали длинные черно-бронзовые маховые перья у него на крыльях.
Я спросила его, не кончаются ли порой интрижки «на крыле» рождением детей, и он с полным равнодушием ответил, что, разумеется, это случается. Но я не отставала, и он сообщил, что ребенок — огромное неудобство для летающей матери, и она, едва отняв младенца от груди, обычно оставляет его «на земле», как он выразился, у родственников. Бывает, конечно, что крылатая мать настолько привязывается к своему малышу, что и сама остается на земле, чтобы о нем заботиться. Об этом он сказал с легким презрением.
Дети флаеров становятся крылатыми не чаще, чем все остальные. Этот феномен не имеет генетических корней, но представляет собой некую патологию развития, которой могут быть подвержены все жители Гая, но которая, похоже, встречается не чаще, чем в одном случае на тысячу.
Я думаю, Ардиадиа не согласился бы с термином «патология развития».
Мне удалось также побеседовать с нелетающим крылатым гайром, который позволил мне записать наш разговор на диктофон, но попросил не называть его имени. |