Однако, как с удовольствием отметила Лиза, господин Бомарше не на ту напал. Любезнейшая графиня де Бомон держала ухо востро. Она засыпала гостя комплиментами, перезнакомила с батской публикой, которая, как мухи на мёд, слетелась в её салон поглазеть на заезжую знаменитость. Но сама оставалась настороже. Ей не терпелось вцепиться в свою уже изданную книгу, затвориться с ней в комнате и насладиться чтением собственного текста, уже набранного и отпечатанного. Не ясно, почему на ещё пахнущих типографской краской страницах он производил особое впечатление.

Усилием воли Шарль взял себя в руки и отложил удовольствие до лучших времён. Вместо этого он всюду сопровождал Бомарше, показывал ему город, возил к наиболее известным источникам, переводил французские остроты драматурга английским аристократам и делал это столь удачно, что батское общество покатывалось со смеху. Словом, гость имел успех, графиня де Бомон тоже.

Но драматург был деловым человеком и в первый же день изложил Шарлю требования маркизы Помпадур: двенадцать тысяч ливров, и архив переходит в собственность французской короны. Избравший тактику затягивания времени резидент назвал сумму в двадцать тысяч. Это был беспроигрышный ход. Бомарше не мог сказать ни да, ни нет. Ему следовало посоветоваться с версальским начальством.

А пока гость, не слишком досадуя на графиню за упрямство, выказывал ей всяческие знаки внимания, стараясь галантностью снискать более мягкое отношение к делу. Напрасно. Шарль на комплименты не покупался. Тем более что его двусмысленное положение рождало любезности двусмысленного свойства.

— Я не могу поверить, мадемуазель, что столь хрупкая, изысканная дама, как вы, могла служить в драгунском полку, — рассыпался Бомарше.

Шевалье продемонстрировал свой капитанский патент.

«Скажи лучше, не можешь поверить, будто перед тобой не женщина. И я сниму штаны». В глубине души он уже ненавидел приезжего. Драматург старался взять его измором. Вытрясти документы любой ценой. Без них дорога в Париж ему была заказана. За ним тянулось незаконченное судебное дело о поддельном завещании. В случае успеха миссии за Ла-Манш маркиза Помпадур обещала замять разбирательство. Но и Шарлю отступать было некуда. Пока он владеет тем, чем владеет, с ним будут считаться. Отдаст — пусть пеняет на себя. А посему де Бомон ясно дал понять Бомарше: названная им цена — чистой воды блеф. Придёт из Парижа согласие, он назовёт другую. И так до бесконечности. Архив нужен ему самому. Они прекрасно поняли друг друга, и драматург стал искать иные пути.

С самого первого дня Лиза ходила за гостем, как тень. Он не замечал её молчаливой слежки, а девочка скользила из комнаты в комнату, не смущаясь подслушивать у дверей, и даже отдавала лакеям свои скромные средства на сласти за сведения о «господине с континента». Шарль знал о её невинных упражнениях и только похмыкивал: учится. Пока для неё это была игра, и всё же она отвлекала Лизу от страхов и внушала сознание собственной значимости. Что ж, пусть попробует раздобыть что-нибудь ценное. Что-нибудь такое, чего не знает он.

Однажды ночью девочка услышала шорох на лестнице. Она боялась темноты, но поскольку в доме был «враг», по правилам следовало пересилить себя и выйти на разведку. Несколько минут Лиза лежала, натянув одеяло на голову, и не могла ни на что решиться. Справа от её кровати на узкой кушетке похрапывала соня Бодрикур, никогда не оставлявшая воспитанницу одну. Слева, если пересечь огромный персидский ковёр — дверь. Её, конечно, не заперли. От сквозняка она даже слегка приотворилась. За ней — выход на мраморную лестницу, ведущую в покои первого этажа.

Наконец девочка решилась. Она не разбудила гувернантку, зато стянула со стола длинную золотую булавку последней — изысканное творение петербургского ювелира Позье, прощальный подарок гетмана. Острая прочная игла длиной с ладонь.