— Эй, малец, подвинься, ты мне все поле загораживаешь!

Гайяр весь внутренне подобрался: вот она, сегодняшняя удача, сама идет в руки! Слегка повернув голову, он насмешливо взглянул через плечо:

— Полегче, полегче, почтеннейший! Разве ты не видишь, что я выбираю себе коня?!

— Ты-то? Коня?! Ха-ха-ха! А ну, подвинься, голодранец, это я собираюсь выбрать себе коня, а из-за твоей спины ничего не вижу!

— Э-э-э, дядюшка, не тебе с твоими заплатами называть меня голодранцем, меня, любимого сына купца Расата! И не тебе с твоим тощим кошельком равняться со мной! Отойди в сторону и не серди меня!

Гайяр прекрасно разглядел и узорный халат, и шелковый пояс, и дорогую шапку купца, с которым бранился. Он видел, как покраснели от гнева его глаза, заплывшие жиром, как задрожали пальцы, унизанные кольцами:

— Ах ты щенок! Как видно, ты научился лгать еще в утробе матери! Нет, вы только послушайте — сын купца Расата! Да у него пять дочерей и ни одного сына! — От злости купец сопел и брызгал слюной.

Зеваки, забыв про лошадей, вовсю потешались над ним, а Гайяр все не унимался:

— Как раз два дня назад, почтеннейший, у него появился сын! И это я! А вон тот гнедой аргосский жеребец с белыми бабками мне подойдет — он легок на ходу, красив и вынослив! Его я, пожалуй, и куплю!

— Тьфу, молокосос! Да это лучший жеребец из конюшни Кирра и его куплю я!

— Где тебе! Это конь не для таких бедняков, как ты!

— Ах ты… Ах ты, дрянь, шакал и сын шакала! Да у меня денег хватит на десять таких жеребцов! А ну, подвинься, тебе говорю, ишачий помет! — он сердито пыхтя, оттолкнул парня в сторону и ухватился за брус невысокой ограды.

Конюх, увидев, как он взмахнул рукой, подвел поближе жеребца-трехлетку. Недавно объезженный, конь был поистине великолепен: косил горячим лиловым глазом, грыз удила, показывая ослепительно белые зубы, скреб землю широким копытом.

Купец, торжествуя, воскликнул:

— Покупаю! Этот жеребец мой! — и, метнув на Гайяра злобный взгляд, пошел к воротцам.

Гайяр лукаво посмотрел ему вслед и, не дожидаясь, пока купец ощупает свой пояс, скрылся в толпе. Пусть теперь покупает хоть целый табун!

Базар больше не интересовал Гайяра. Сегодня он сорвал свой золотой плод, который приятно оттягивал рубаху под левой рукой. Вокруг сновали, шумели, смеялись, горланили торговцы и покупатели, ревели заупрямившиеся ослы, звенели бубны и пищали дудки, а он быстро шел мимо толпы, ни на что не засматриваясь, лишь скользя по заманчивым товарам рассеянным взглядом. Теперь надо было где-то отсидеться до вечера, и мальчик решил вздремнуть в одном из тенистых садов южной окраины. Прибавив шагу, он вышел на широкую улицу, потом свернул с нее направо и, пару раз оглянувшись, пошел еще быстрее. Улицы в этот час были пустынны — казалось, весь город толкался там, на базаре, лишь дети и немощные старики остались дома. Белый забор и крытая красной черепицей кровля привлекли внимание Гайяра.

Не задумываясь, он подпрыгнул и ухватился за толстую ветку платана, росшего там, за забором, и раскинувшего густой зеленый шатер над половиной улицы. Листва мешала осмотреться как следует, и мальчик ловко, как обезьяна, перебрался на другую ветку, поближе к дому. Тихо. Глухие стены и колючие кусты барбариса окружили крошечный дворик, мощенный разноцветными квадратными плитами. Из бронзового цветка, искусно установленного в небольшую мраморную колонну, тонкой струйкой лилась вода, наполняя каменную, позеленевшую от сырости раковину.