|
— Правда, мне с вами довелось беседовать только единственный раз, да и то очень давно, так что, может быть, вы меня уже и не помните. Зато я очень хорошо помню вас. Вы и тогда точно так же, как и сейчас, потирали большой палец левой руки. — Шавош посмотрел на свою руку и опустил ее. — И тогда вы точно так же нервничали, как и сейчас. Глупые привычки прилипчивы. Между прочим, я всегда стараюсь подмечать именно эти особенности у людей. Они неизменны, так же как отпечатки пальцев. Ваш Бостон, например, в течение пяти минут трижды поправляет очки и всегда левой рукой, заметьте, правой — никогда. Каждые десять минут он снимает их и протирает. А вы, доктор, когда кого-то внимательно слушаете, всегда потираете большой палец левой руки. Простите, что я обращаю ваше внимание на вашу же столь неприятную для работы особенность, но мой союзнический долг обязывает меня к этому. Если вы чего-то не поняли из моих слов, я, как ни прискорбно, могу повторить все это еще раз по-английски.
Шавош тоже закурил сигару. Он покачал головой и через силу улыбнулся. — Только сделайте потише по крайней мере вашу музыку, — сказал он по-венгерски. — Вот так-то лучше! — воскликнул Шалго. — До чего же красив наш язык, не правда ли, доктор? — Разве что для нас с вами. Шалго осмотрел свой костюм, неряшливо обсыпанный пеплом. — А тоска по родине? Как вы справляетесь с тоской по родине? — спросил он. — Переживаете? — Считаю ее чепухой. На мой взгляд, тоска по родине есть признак человеческой слабости, сентиментальности, вредная чувствительность. — Как мне ни стыдно, доктор, но признаюсь: это моя слабость! — заметил Шалго. — Согласно вашей теории, я очень слабый человек. Сегодня вечером, когда небо немного разведрилось, я погулял с часок по набережной Дуная. И вспомнились мне и наш Цепной мост, и гора Геллерт, и Западный вокзал. Скажите, бывали вы когда-нибудь у «Илковича»? — Нет, не бывал. Если память мне не изменяет, кабак такой был? — Да, что-то в этом роде… — Шалго махнул рукой. — Вы правы. Будем мужчинами. Сколько выдадите мне за эту документацию? — Я хотел бы прежде поближе ознакомиться с товаром. Шалго посмотрел на часы. — Сейчас четверть десятого, доктор. В полночь человек майора Рельната отправляется в Венгрию. Поскольку вы совершенно точно знаете, о чем идет речь, а я сделал все возможное для того, чтобы Анна получила полную информацию о существе дела и доложила вам, не будем терять времени. Если дело вас интересует всерьез, нужно действовать — и к тому же быстро. Шавош налил в стакан холодной содовой и с жадностью выпил. Спокойствие Шалго не очень-то нравилось ему. — Скажите, почему, собственно, вы решили изменить своим шефам? Мы знаем вас как человека, которого материальная сторона не интересует. — Плохо знаете. Человек должен думать о своей старости. Итак? — Вы мне не совсем понятны, господин Шалго. — Не удивляюсь. — Шалго преспокойно попыхивал сигарой. — Чтобы успокоить вас, открою вам еще кое-какие секреты. Кроме того, что я хочу обеспечить себе спокойную старость, мой приход сюда имел под собой еще и кое-какую принципиальную основу. Интересующая вас документация должна быть добыта для Запада. Но мне небезразлично, какая именно из западных держав получит ее. Думаю, что у вас она будет в надежных руках. Не знаю, достаточно ли ясно я изъясняюсь. Успеваете вы следить за ходом моих мыслей? Более того, я могу поставить вопрос так: сколько вы готовы дать за Отто Дюрфильгера — майора Второго бюро? Шавош колебался, не зная, как далеко он может зайти в этом торге. |
