— Как так против Гитлера?

— Да хоть бы так, что люди Канариса уберут Гитлера, чтобы сохранить германскую военную машину и предотвратить вторжение советских войск в Европу.

— Вы плохо знаете англичан, — возразил Кальман и убежденно продолжал: — Англичане не любят коммунистов, это факт, но они джентльмены и не склонны к подобным аморальным действиям.

— Не обижайтесь, молодой человек, если я скажу, что вы в политике профан. Не имеете ни малейшего представления о ней.

Кальман встал, потянулся, расправил свои закоченевшие конечности. Воздух в камере был тяжелым и затхлым, затрудняющим дыхание.

Вдруг в тишине прозвучали обрывки разговора, нарушившие тишину. Послышались шаги. Кто-то спускался по ступенькам в подвал.

Кальман подал знак Шалго, чтобы тот не шевелился.

— Смена часовых, — шепнул он. — Сейчас часовой старой смены уйдет, а новый проверит все камеры. Слышите? Приближается.

— Ничего не слышу.

— Тогда вы просто глухой. Прислушайтесь и не сопите. Вот он подошел к нашей двери. — Кальман услышал, как часовой осторожно отодвинул задвижку и заглянул в глазок. — Теперь он вышел из подвала, — прошептал Кальман. — Слышали, как хлопнула дверь? Выходит во двор, поворачивает направо, идет к воротам… — Вдруг Кальман резко обернулся; лицо у него было взволнованное. — Вставайте и не удивляйтесь, вставайте быстрее! Хотите рискнуть?

— Что вы задумали?

— Рискуете или нет?

Шалго с глупым видом уставился на возбужденного молодого человека.

— В нашем распоряжении двадцать минут. Или мой план удастся, или нас подстрелят, и тогда мы избежим пыток. Я знаю виллу как свои пять пальцев, а сад еще лучше. Ну так как?

Толстяк пожал плечами.

— Что я должен делать?

Кальман подошел к двери. Лег на спину на бетонный пол ногами к двери.

— Придавите меня коленом и душите. Я буду орать, а вы, не жалея, лупите меня, лупите изо всех сил. Если часовой откроет дверь, отскочите в сторону; если он упадет, немедленно хватайте его автомат.

Шалго наступил коленом Кальману на грудь, начал душить его и колотить. А Кальман стал что есть мочи вопить. Несколько раз он ногой ударил в дверь. Они услышали, что часовой подбежал к двери. Посмотрел в глазок, затем быстро распахнул дверь.

— К стенке! — рявкнул он, держа автомат на изготовку.

Шалго, задыхаясь, поднялся, лицо у него налилось кровью, он прислонился к стене, тяжело дыша и пытаясь что-то объяснить часовому.

— Молчать! Свинья! — заорал эсэсовец и шагнул в камеру, направив автомат на Шалго. Одновременно он бросил взгляд на распростертого на полу Кальмана.

— Встать!

Кальман пошевелился. И вдруг молниеносным движением левой ноги он носком ботинка зацепил за пятку охранника, а правой ногой ударил его по коленной чашечке. Эсэсовец упал как подкошенный; головой он ударился о стену. Шалго тут же навалился на него всей тушей. Они с Кальманом быстро связали его и в рот воткнули кляп.

— Снимите ботинки и возьмите их с собой, — тихо сказал Кальман.

Через несколько мгновений они уже бежали по коридору. Прижимаясь к стене, поднялись по ступенькам. На площадке остановились. Кальман заглянул в окно, ведущее в полуподвальное помещение. Коридор был погружен в темноту. Он кивнул Шалго, чтобы тот следовал за ним, открыл окно, влез на подоконник и осторожно спустился в коридор.