– Виделся, – ответил Саймон. – Но мы не поговорили толком, время не позволило.

– А не сказал он тебе, что есть и третье лицо, истинно преданное вере, и оно, я полагаю, больше нуждается в убежище, чем ты, осмотрительный горожанин, или он, крикливый проповедник? Некто, кому бы мы от всей души предложили наше покровительство?.. Не понимаешь, глупый человек? Я о дочери твоей, о Кэтрин!

Последние свои слова юный вождь сказал по‑английски и дальше повел разговор на том же языке, как будто опасаясь, что его подслушают. Говорил он через силу, словно бы колеблясь.

– Моя дочь Кэтрин, – сказал Гловер, памятуя, что сообщил ему картезианец, – здорова и в безопасности.

– Но где она и с кем? – спросил молодой вождь. – Почему она не приехала с тобою? Ты думаешь, в клане Кухил не найдется ни одной кейлах note 67 прислуживать дочери человека, который был хозяином их вождя? Найдется их сколько угодно, и таких же расторопных, как старая Дороти, чья рука не раз согревала мне скулу note 68.

– Опять же благодарю вас, – сказал Гловер, – и ничуть не сомневаюсь, что есть у вас и власть и добрая воля оказать покровительство моей дочери, равно как и мне. Но одна благородная дама, друг сэра Патрика Чартериса, предложила ей убежище, где она может укрыться, не подвергаясь опасности трудного путешествия по нелюдимой и беззаконной стране.

– А, да… сэр Патрик Чартерис! – сказал Эхин более сдержанным и отчужденным тоном. – Ему, бесспорно, должно быть отдано предпочтение перед всеми. Он, кажется, твой друг?

Саймону Гловеру так и хотелось наказать мальчишку за притворство: ведь его, бывало, четыре раза на дню отчитывали за то, что он выбегал на улицу поглазеть, как проедет мимо на коне сэр Патрик Чартерис, но старик не стал спорить и сказал просто:

– Сэр Патрик Чартерис последние семь лет был мэром Перта. И, надо думать, мэр он и сейчас, потому что выборы в городское самоуправление происходят у нас не великим постом, а на Мартынов день.

– Ах, отец Гловер! – Юноша вернулся к более мягкому и любезному тону. – Вы столько видывали в Перте пышных зрелищ и парадов, что вам едва ли после них доставили большое удовольствие наши варварские торжества. Что ты скажешь о вчерашнем празднестве?

– Оно было и благородным и волнующим, – сказал Гловер, – а тем более для меня, знавшего вашего отца. Когда вы стояли, опершись на меч, и поводили взором вокруг, мне так и мнилось, что я вижу перед собою своего старого друга Гилкриста Мак‑Иана восставшим из мертвых в былой своей силе и юности.

– Надеюсь, я держался с должной смелостью? Не был похож на того жалкого мальчишку‑подмастерья, с которым вы, бывало… с которым обходились так, как он того заслуживал?

– Эхин не больше похож на Конахара, – сказал Гловер, – чем семга на лосося, хоть люди и говорят, что это та же рыба, только в разном состоянии, или чем бабочка на гусеницу.

– Как ты полагаешь, теперь, когда я облечен властью, которая так по вкусу женщинам, стали бы девушки заглядываться на меня? Проще сказать, мог бы я понравиться Кэтрин таким, каков я был на празднестве?

«Подходим к мели, – подумал Саймон Гловер. – Тут нужно умело вести корабль, а то как раз врежешься в песок».

– Большинству женщин нравится пышность, Эхин, но, я думаю, моя дочь Кэтрин – исключение. Она порадовалась бы удаче друга своей семьи и товарища детских игр.