– Ты убедишь его, – спросил Генри, – после воскресной битвы сразиться со мной?

– О, она сама постарается сделать все, если не слетятся ястребы клевать ей самой мертвые глаза, ты должен знать, мой брат, что хаттаны умеют глубоко запускать когти.

– Итак, договорились: твой вождь получает кольчугу, – сказал Генри, – но я опозорю его перед королем и всем двором, если он не заплатит мою цену.

– Черт меня уволоки, когда я сам не приведу Эхина на поле, – сказал Норман, – можешь мне поверить.

– Ты этим повеселишь мою душу, – ответил Генри. – А чтобы ты не забыл обещание, я даю тебе вот этот кинжал. Смотри: держи вот так, и если всадишь врагу между капюшоном и воротом кольчуги, лекаря звать не придется.

Горец горячо поблагодарил и распростился.

«Я отдал ему лучший доспех, какой выковал за всю мою жизнь, – рассуждал сам с собою Смит, почти жалея о своей щедрости, – за слабую надежду, что он приведет своего вождя сразиться со мной в поединке, и тогда Кэтрин достанется тому, кто честно ее завоюет. Но я сильно боюсь, что мальчишка увернется под каким‑нибудь предлогом – разве что вербное воскресенье принесет ему большую удачу, и тогда он разохотится еще раз показать себя в бою Это не так уж невозможно: я видывал не раз, как неумелый боец, безусый мальчишка, после своей первой драки из карлика вырастал в исполина».

Так со слабой надеждой, но твердой решимостью Генри Смит стал ждать часа, который должен был решить его судьбу. По‑прежнему ни от Гловера, ни от его дочери не было вестей, и это внушало кузнецу самые мрачные опасения. «Они совестятся, – говорил он себе, – сказать мне правду и потому молчат».

В пятницу, в полдень, два отряда по тридцать человек в каждом – бойцы двух поспоривших кланов – прибыли в указанные им места, где они могли отдохнуть.

Перед кланом Кухил гостеприимно открыло свои двери богатое Сконское аббатство, тогда как их соперников радушно угощал мэр в своем замке Кинфонс. Устроители приложили большую заботу, чтобы обе стороны встретили равное внимание и ни одна не нашла повода пожаловаться на пристрастие. Все мелочи этикета были заранее обсуждены и установлены лордом верховным констеблем Эрролом и юным графом Крофордом, причем первый представлял интересы клана Хаттан, второй же покровительствовал клану Кухил. Непрестанно засылались гонцы от одного графа к другому, и за тридцать часов они сходились на переговоры раз шесть, не меньше, прежде чем точно установили чин и порядок сражения.

Между тем, дабы не пробудилась какая‑нибудь старая ссора (а семена вражды между горожанами и их соседями‑горцами никогда не могли заглохнуть), огласили воззвание к гражданам города Перта, запрещающее им приближаться на полмили к тем местам, где разместили горцев, с другой стороны, будущим участникам битвы запрещалось приближаться к городу Перту без особого разрешения. В подкрепление этого приказа была расставлена вооруженная стража, и она так добросовестно исполняла свои обязанности, что не подпустила к городу даже Саймона Гловера, гражданина Перта: старик неосторожно признался, что прибыл вместе с воинами Эхина Мак‑Иана, и к тому же был одет в тартан расцветки клана Кухил. Это и помешало Саймону навестить Генри Уинда и порассказать ему обо всем, что случилось со времени их разлуки. А между тем, произойди такая встреча, она существенно изменила бы кровавую развязку нашей повести.

В субботу днем в город прибыло другое лицо, чей приезд возбудил среди горожан не меньший интерес, чем приготовления к ожидаемой битве. Это был граф Дуглас, который появился в городе с отрядом всего только в тридцать всадников, но все они были самые именитые рыцари и дворяне.