Она не слышала, как Эндрю вошел в комнату и встал сзади нее. Когда его рука коснулась ее плеча, Рейчэл повернулась и увидела, что его лицо осунулось. В его руках был экземпляр той же публикации, что принесла ей Эмили.

— Сядь, дорогой, я принесу тебе чашку горячего кофе.

Эндрю плюхнулся на стул, на котором до него сидела Эмили, в его ярко-голубых глазах она заметила смятение:

— Ты знаешь, самая трудная для меня задача — бессильно сидеть здесь, в то время как они гнусно обзывают тебя, поливают грязью нашу любовь и супружество. Ничего так сильно не хотел я в жизни, как поехать в Цинциннати и пристрелить на месте это грязное существо. Поскольку я понимаю, что сам поставил себя в положение, когда, что бы ни говорили о тебе, я не могу встать на твою защиту…

— Эндрю, мы знали, что подобное случится. Я ждала этого во время первой кампании. Мне показалось чудом, что все сошло тихо. Но мы получили лишь отсрочку, и буря сейчас вдвое сильнее, потому что она дольше готовилась. Конечно, ты знал, это часть того, что ты назвал «последствиями»?

— Нет. Я… не ожидал… беспрецедентно! Они никогда не нападали на беззащитную женщину…

Он замолчал, некоторое время сидел тихо, страдание окутало его, как облегающий туман. Потом он вытащил из своего кармана письмо, которое только что получил от Джона Итона, выполнявшего обязанности сенатора в Вашингтоне и одновременно руководившего кампанией за избрание Джэксона.

— Послушай, что говорит Итон: «Будь осторожен, тих и спокоен. Избегай вопросов и споров. Взвешивай, прессуй в кипы и продавай хлопок, а если заметишь в печати что-либо относительно себя, брось бумагу в огонь и продолжай взвешивать хлопок. Лучшее, что ты можешь сделать, это сидеть спокойно в Эрмитаже, а народ вынесет тебя на пост».

Он встал, подошел к окну и глядел задумчиво на улицу. Рейчэл видела лишь его спину.

— …Вынесет тебя на пост. — Эндрю резко повернулся. — Я рассматривал это как возможность оказать услугу. Я думал, что смогу помочь развитию нашей страны. Но сейчас, когда тебя распяли на кресте… стоит ли это того?

Про себя она прошептала: «Время для таких вопросов прошло».

/5/

Рейчэл обнаружила, что живет одновременно в двух совершенно несовместимых мирах. Первый охватывает нормальные заботы повседневной жизни, и в своем большинстве они были приятными: обеденный стол, купленный ею в Новом Орлеане, никогда не пустовал и накрывался на тридцать человек. За него садились знакомые из Луизианы, которые проезжали через Теннесси на Север; пара новобрачных из соседней семьи в округе Аккомак, Виргиния; отправлявшиеся на Юг новые друзья из Нью-Йорка и Пенсильвании. Казалось, все пути ведут в Эрмитаж. Поток посетителей существенно опустошил их кассу. К тому же какая-то болезнь поразила их скот, и за восемнадцать месяцев они потеряли три тысячи долларов по причине падежа лошадей. Хотя урожай хлопка был хорошим, спрос был неважным, и низкие цены не позволили получить достаточных доходов. В дополнение ко всему Рейчэл не смогла найти замену Джейн Каффи, исполнявшей роль экономки, и поэтому большую часть мелочных обязанностей ей приходилось выполнять самой.

Со всеми этими трудностями можно было справиться, ибо они отражали занятый повседневной работой мир, и, как бы ни были велики проблемы или разочарования такого рода, как отчисление внучатого племянника Эндрю Джэксона Хатчингса из колледжа Кумберленда или глупая ситуация, в какой оказался ее сын, и отцу пришлось брать его на поруки, она могла им противостоять, ибо они были частью обычного образа жизни.