С приближением выборов напряженность нарастала. Теперь к травле присоединилась печать, контролируемая Адамсом. В этих листках ее называли женщиной, которую «именуют миссис Джэксон». Ее обвиняли в том, что она явилась причиной преждевременной смерти Льюиса Робардса, и в конечном счете протокол Харродсбургского суда, скопированный мистером Дейем, был воспроизведен в газетах страны через тридцать пять лет после того, как она и Эндрю были вынуждены промолчать и тем самым дать Льюису Робардсу возможность осудить ее за прелюбодеяние. Семьдесят тысяч долларов из правительственных фондов пошли на публикацию антиджэксоновских, антирейчэловских материалов; пятнадцать тысяч памфлетов в месяц с обвинениями против Рейчэл и Эндрю были отправлены по почте сторонниками Адамса и Клея в конгрессе за счет государства.

Когда у Рейчэл было особенно тяжело на душе, она искала утешения в своей маленькой церкви. Она молила Бога, чтобы он помог положить конец нападкам на нее, затем доктор Кэмпбелл, ее священник, убедил ее, что вместо молитвы за себя ей следует молиться за своих клеветников, ибо в Судный день именно им потребуются ее молитвы. В этот вечер она встала на колени у постели и молилась:

— Прости им, Боже, ибо не ведают, что творят.

Подошло лето. Сотни предварительных баллотировок были проведены по всей стране. В большинстве случаев Эндрю побеждал с подавляющим числом голосов. Она надеялась, что теперь, возможно, не из жалости, а из страха перед возмездием ярость выпадов ослабеет. Но оставалось еще несколько месяцев до официального голосования, и по-прежнему распространялись грубые карикатуры, изображавшие ее неграмотной женщиной из глухомани, на улицах больших городов распевались о ней непристойные песни, тысячами печатались оскорбительные стихи.

Уильям Льюис возвратился из Натчеза, так и не обнаружив записи об их первой брачной церемонии. Она слушала вполуха, когда ей рассказывал Эндрю об итогах своей поездки; ей было в общем безразлично, ведь ничего большего о ней сказать уже не могли. К тому же ей становилось все труднее дышать, и ее почти все время мучила боль в груди. Дневная работа отнимала всю энергию и способность сосредоточиться.

Рейчэл познала коварную силу слухов и сплетен, она слишком долго жила в их атмосфере и видела их многочисленные проявления. Поэтому она лишь слегка удивилась, когда Джон Итон и Уильям Льюис посетили ее и осторожно высказали предположение, что, быть может, лучше для нее не участвовать в триумфальной процессии в Вашингтон-Сити и в инаугурационных празднествах, поскольку страсти слишком разгорелись и любое проявление насилия почти неизбежно создаст для нее опасность. Она знала, что ее друзья искренне верят в ее невиновность, но тем не менее оппозиция добилась своего: ее считают бременем и обузой. В этот вечер перед сном она сказала Эндрю:

— Мой дорогой, если тебя выберут, я думаю, лучше всего тебе поехать одному в Вашингтон-Сити. Я приеду позже, когда ты вступишь в должность и избирательная истерия спадет. Тогда я смогу проскользнуть спокойно, без комментариев.

Эндрю был обозлен и обижен, и ей было трудно определить, какое чувство в нем преобладает. Он вскочил на ноги и стоял, возвышаясь над ней:

— Разве ты не видишь, насколько неправильно это было бы! Если ты останешься дома, то признаешь, что испугалась. Хуже того, создалось бы представление, будто я не хочу тебя или же ты не обладаешь качествами первой леди. Это будет твой триумф в такой же мере, как и мой, мы вместе поедем в Вашингтон-Сити. Ты будешь рядом со мной, когда я буду приносить присягу. И пусть пожалеет Бог тех негодяев, которые так испортили тебе жизнь. Я знаю, ты молишься, чтобы Бог простил твоих врагов, я же никогда им не прощу.