Потому что он мог бы достичь успеха, в известной мере: ничто не веселит сердце больше, чем внезапный лучик света. И ведь все еще может осветиться в ту или иную минуту, поначалу неощутимо, а затем, так сказать, все больше и больше, пока свет не зальет все вокруг, путь, пол, стены, свод, его самого, пока свет не зальет все вокруг, без того чтобы он это осознал. В кадре может появиться луна, лоскут звездного неба или неба более или менее освещенного солнцем, а он окажется не в состоянии получить от этого удовольствие или ускорить шаги или, напротив, повернуться кругом и, пока есть время, устремиться обратно. В конце концов пока все вяжется, и это главное. Ноги в особенности, кажется, они у него в хорошем состоянии, это важно, у Мерфи были отличные ноги. Голова слабовата, тут потребуется время, по этой части. Слабая, но она может пока оставаться на месте и даже слабеть дальше, без особых последствий. Во всяком случае, пока ни следа безумия, а это важно. Как говорится, налегке, но в полном равновесии. Сердце? Сойдет. Стучит как заведенное. Все остальное? Сойдет. С делом справится. Но вот свернув, к примеру, направо, он, вместо того чтобы свернуть налево там, чуть дальше, снова сворачивает направо. А вот еще раз, еще чуть дальше, вместо того чтобы наконец свернуть налево, он вновь сворачивает направо. И так далее, до той минуты, пока он, вместо того чтобы, как ожидалось, в очередной раз свернуть направо, сворачивает налево. Затем в течение некоторого времени его зигзаги следуют нормальному курсу, то есть правое перемежается с левым, и он движется более или менее прямо, но вдоль оси, которая отличается от оси отправления, по крайней мере с той секунды, когда он осознал, что отправился в путь, или может быть… в конце концов все равно. Ведь если случаются длительные периоды, когда правое довлеет над левым, то бывают и такие промежутки времени, когда левое довлеет над правым. Во всяком случае, это не слишком важно, пока он взбирается вверх. Но вот чуть дальше ему приходится спуститься по наклону столь резкому, что он непроизвольно откидывается назад, чтобы не упасть. Итак, где она поджидает его, жизнь, по отношению к точке его отправления, к точке, в которой он внезапно осознал себя идущим, внизу или вверху? Где они уничтожат друг друга, столкнувшись, эти долгие, не очень крутые подъемы и краткие нещадные спуски? Во всяком случае, это не слишком важно, с той минуты, как он уверовал, что на верном пути, а он в это уверовал, потому что других путей нет, если только он их не пропустил, один за другим, не осознав утрату. Стены и пол если и не каменные, то на ощупь твердые как камень и влажные. Иногда он останавливается, чтобы стену облизнуть. Фауна, если она присутствует, молчалива. Не слышно звуков, за исключением звуков двигающегося вперед тела и, время от времени, падения. То звук большой капли, которая упала с высоты и разбилась, то масса, которая покинула насиженное место и устремилась вниз, ведь малые частицы разбиваются медленнее. Тут раздается эхо, поначалу такое же сильное, как породивший его звук, и повторяющееся порою до двадцати раз, с каждым разом чуть слабее – нет, некоторые раскаты сильнее предшествующих, – прежде чем стихнуть. Потом вновь тишина, нарушаемая только шумом, слабым и сложным, перемещающего себя в пространстве тела. Все же шум падения раздается редко, чаще царит тишина, нарушаемая только звуками перемещающего себя в пространстве тела, которые исходят от трения босых ног о влажный пол, от чуть сдавленного дыхания, от ударов о стены, от протискивания через узкие места, от шевеления одежды, жилета и брюк, согласующейся с телом и противостоящей ему, отлипающей от влажной кожи и снова ее облегающей, трущейся и рвущейся в тех местах, что и так истрепаны до лохмотьев, и, наконец, от движения рук, которые то и дело почесывают все части тела, к которым они могут без напряжения добраться. |