– Да, я очень вам за это благодарна, – ответила моя мать. – Также прошу вас передать вашей матушке, что моя дочь и ее крестница Сесили пребывает в добром здравии и благодарит вас и леди Маргарет за заботу и предложение о новом замужестве. – Сесили тут же низко поклонилась, чтобы король понял, о ком из моих сестер идет речь. Он с рассеянным видом, если не со скукой, кивнул, хотя Сесили смотрела на него так, словно только и мечтает о том, чтобы день ее свадьбы с родственником леди Маргарет был наконец назначен; только и ждет указаний короля, ибо в настоящий момент не может считать себя ни мужней женой, ни вдовой, ни девушкой. Но Генрих так и не дал Сесили возможности высказать все это.

– Мои советники сообщают мне, что народ жаждет увидеть свадьбу принцессы Элизабет, – сказал он, и моя мать слегка наклонила голову в знак согласия. – Потому мне и захотелось удостовериться, что вы здоровы и счастливы, – прибавил он, обращаясь непосредственно ко мне, – и согласны выйти за меня замуж.

От неожиданности я вскинула на него глаза. Нет, я не чувствовала себя ни здоровой, ни счастливой; я была глубоко несчастна, я горевала о своем погибшем возлюбленном, которого убил мой будущий жених, этот вот человек, наш новый король; убил и велел похоронить в безвестной могиле без каких бы то ни было почестей. И теперь он сидит передо мной и вежливо спрашивает, согласна ли я стать его женой, хотя именно он велел своим подручным сорвать с моего Ричарда доспехи, одежду и даже нижнее белье, а потом привязать его обнаженным к седлу и погнать коня рысью! Мне рассказывали, что голова мертвого Ричарда, низко свисавшего с седла, билась о деревянные балки моста Боу-бридж, когда войско въезжало в Лестер. С тех пор этот стук – когда голова мертвеца ударялась о деревянные столбики моста – постоянно меня преследовал, он эхом звучал и в моих снах. Затем они выставили обнаженное тело Ричарда на ступенях алтаря в лестерском соборе, чтобы каждый мог убедиться, что он мертв и владычеству Йорков в Англии положен конец – а вместе с ним и всякой надежде на мир и счастье.

– Моя дочь Элизабет вполне здорова и счастлива; она также готова с величайшей покорностью служить вашей милости, – любезно ответила Генриху моя мать, стремясь заполнить возникшую неловкую паузу.

– И какой же девиз вы выберете, став моей женой? – спросил он у меня.

Неужели он пришел только для того, чтобы мучить меня? – подумала я. Какой там еще девиз? С какой стати я должна была думать о каком-то девизе для себя в качестве его супруги?

– Возможно, у вас есть какие-то особые предпочтения? – спросила я у него, и голос мой прозвучал холодно и без малейшей заинтересованности. – Поскольку у меня самой никаких идей нет.

– Моя матушка предложила «смиренная и раскаявшаяся», – сказал он.

Сесили насмешливо фыркнула, не сумев сдержаться, и тут же сделала вид, что закашлялась, но покраснела и отвернулась. Мы с матерью обменялись встревоженными взглядами, но обе понимали: сказать тут нечего.

– Как вам будет угодно. – Я старалась говорить ровным тоном и достаточно равнодушно и была рада, что мне это удалось. Если уж я не могу ничего другого, то хотя бы сделаю вид, что мне все это безразлично.

– Значит, так и будет: «смиренная и раскаявшаяся», – сказал он тихо, как бы про себя, и мне показалось, что он очень этим доволен; теперь-то я была совершенно уверена: он пришел только для того, чтобы над нами посмеяться!

На следующий день мать вошла ко мне в спальню и, улыбаясь, сообщила:

– Теперь я понимаю, чему мы вчера были обязаны такой честью, как визит короля.