К моему излюбленному типу женщин принадлежала Люба Спирина, та самая подруга Ольги, которая когда-то хотела усовершенствовать свой английский. Похоже, она прижилась в этом американском доме. Вряд ли только английский привлекал ее сюда, тем более что говорили здесь в основном по-русски.

Я даже слегка подзабыл о цели своего визита, когда Рути познакомила нас с Любой, а Ольгу увела шептаться в другую комнату. Ни поэта, ни других гостей тогда еще не было, и нам волей-неволей пришлось общаться наедине.

О чем я мог спросить балерину при светском разговоре? Конечно же о балете. О каком балете, не ударив в грязь лицом, я мог заговорить? Ну конечно же о «Жизели», сюжет которой я хотя бы немного помнил!

—        Вы тоже танцуете в «Жизели»? Я был на последнем спектакле.

—        Это вас Ольга пригласила? — улыбнулась Люба.

—        Нет, я сам пришел, — гордо и честно ответил я.

—        И часто вы бываете у нас в Большом? — без всякой задней мысли спросила она.

Я понял, что соврать не смогу.

—        Если честно, то третий раз в жизни.

Про себя я вспомнил, что первые два раза были всего лишь торжественными советскими годовщинами, на которых сначала говорят долгие речи, а потом выступают артисты. К этому времени, как правило, половина зрителей уже сидит в буфете. В Большом всегда было хорошее пиво, а для особых эстетов — шампанское.

—        А я каждый день, — непосредственно призналась Люба, — и очень его люблю. Когда меня после училища взяли в театр, я была на седьмом небе. Представляете, танцевать на той же сцене, что и Уланова, Плисецкая, Максимова... Сначала я была «у озера»...

—        У озера? — переспросил я.

—        Да, так называют тех, кто танцует в кордебалете, причем в самой глубине сцены. Девочки обычно там, в глубине, успевают и посплетничать, и посмеяться. Мне поэтому в кордебалете не нравилось. Теперь-то я уже корифейка, как Ольга... — Ее возвышенные интонации меня совсем не раздражали.

—        А что означает «корифейка»?

—        Это уже почти солистка, но не совсем. — Она снова улыбнулась.

Нет, честное слово, настоящая улыбка слишком уж отличается от обязательно-заученной! «Турецкий, спокойно, — сказал я себе. — Она для тебя слишком молода. Вспомни о деле». Про себя вздохнув, я вспомнил о нем.

—        Люба, а вы знали Дэвида?

Улыбка как бы растворилась в ее трогательном треугольном личике.

—        Вы уже опять стали сыщиком?

—        Как это ни прискорбно, но именно этим я зарабатываю на жизнь. Что ж тут поделаешь. Придется вам меня простить.

—        Да-да, конечно, я все понимаю. Я думаю, что вас могут интересовать люди, с которыми общался Дэвид. Но я никого не знаю. Если мы общались не у Рути, то только втроем. По-моему, Дэвид был замечательным человеком. И очень добрым. Это было заметно по их с Ольгой отношениям...

В этот момент в комнату вернулись Рути с Ольгой, неся подносы с соленым печеньем, пивом и вином. Я выбрал пиво. Все-таки мне сегодня еще вести машину.

Едва я успел отхлебнуть вкусного немецкого пива и потянуться за печеньем, как раздался звонок в дверь.