Разве это не означает, что ты ставишь себя выше всего происходящего? Что в собственных глазах ты умнее всех остальных? Я повторяю, Дуглас: будь ты и правда пацифистом, одним из мерзавцев, которые разглагольствуют на Гайд-парк-корнер, утверждают, что лучше других понимают слово Божие, и считают, что немцы милы и добры, их просто не так поняли… Но ты слишком умен для того, чтобы быть пацифистом. Ты предпочитаешь выбирать войны, в которых сражаться, и, боже мой, какая жалость, что эта война недостаточно хороша для тебя!
Агнес пыталась скрыть за язвительностью свою боль, но не выдержала и расплакалась. Она достала из рукава носовой платок, высморкалась, а затем сняла с пальца обручальное кольцо и просунула его под разделяющую их решетку. Кингсли уставился на него.
— Забери, — тихо сказала Агнес.
Он взял кольцо и надел на мизинец.
— Я все еще люблю тебя, Дуглас, — почти шепотом добавила Агнес, — и всегда буду любить. Наверное, именно это — самое трудное.
Она снова встала. На этот раз она действительно собралась уходить.
— Мы больше не увидимся, Дуглас. К тебе приедет мистер Фиппс из адвокатской конторы на Дауни-стрит.
— Понятно, — ответил Кингсли.
— Ты позволишь Джорджу после развода взять фамилию его дедушки? Мою фамилию?
— Да.
— Спасибо. И прощай.
Агнес быстро вышла из комнаты, и столь же быстро таяла ее гордость. Кингсли вспомнил, как она убегала от него в счастливые времена, в то лето, когда он ухаживал за ней. Это было в Королевском ботаническом саду, куда они ездили на воскресный пикник. Он вымаливал у нее поцелуй, которым она собиралась наградить его, но только после надлежащих преследований. Он гонялся за ней добрых полчаса, прежде чем получить награду. Ему приходилось завоевывать Агнес на каждом этапе их совместной жизни, и это всегда давалось ему с трудом.
Кингсли смотрел ей вслед и думал, разорвется ли у него сердце. Логика подсказывала, что, конечно, не разорвется. Сердце — это всего лишь мышца, насос, который гонит по организму кровь; оно никак не связано с чувствами. Но если это так, почему же оно болит?
4
Клуб «Лиловая лампа», Лондон
В тот же вечер, когда Кингсли принимал посетителя в Брикстонской тюрьме на юге Лондона, на Фрис-стрит, неподалеку от площади Сохо, происходила совершенно другая встреча. Капитан Алан Аберкромби, офицер Лондонского полка (известного как «Артистс Райфлз»), прощался с друзьями после короткой увольнительной перед очередной отправкой на Западный фронт. Сейчас он был не в мундире — военная форма в клубе «Лиловая лампа», точнее, в «Пансионе Бартоломью», была запрещена. Военных просили снять мундир и выбрать у входа в клуб шелковый халат.
Клуб «Лиловая лампа» получил свое название потому, что его владелец предпочитал газовые лампы под привезенными из Италии лиловыми абажурами.
— Газовый свет настолько мягче и романтичнее, — объяснял мистер Бартоломью гостям, интересовавшимся, почему столь прибыльное заведение не электрифицировано. — При электрическом свете невозможно заниматься любовью, он ужасно грубый. Он просто не оставляет места для воображения, мой дорогой. Сомневаюсь, что мистер Эдисон был романтичной натурой. Хотя должен признать, именно благодаря его гению у меня есть счастливая возможность слушать голос милейшего Оскара, хотя сам Оскар уже давно нас покинул.
Ранняя граммофонная запись «Баллады Редингской тюрьмы» в исполнении Оскара Уайльда была одним из главных сокровищ мистера Бартоломью. Он неизменно утверждал, что в юности был близко знаком с великим писателем, хотя никто ему не верил.
Инспектор Кингсли, разумеется, слышал о клубе «Лиловая лампа», представлявшем собой сугубо мужское заведение. |