— Я её вместе с библиотекой хочу взять, — рассмеялся развеселившийся профессор.

К этому времени они почти всё решили. Аллочка согласилась, что, не смотря на её антипатию к мужской половине человечества, персонально к Николаю Николаевичу она испытывает теперь не только уважение, но даже что-то напоминающее любовь и потому согласна выйти за него замуж, если он не против любимых ею кошек и мамы, которой надо помогать.

Давно уставший от одиночества будущий супруг соглашался на все условия и, более того, предложил всем любимцам Аллочки переехать в его просторную четырёхкомнатную квартиру, не дожидаясь регистрации брака.

— Мы же фактически уже муж и жена. Чего нам ещё думать? — говорил он, и она согласилась. Оказаться с ребёнком, но без мужа ей представлялось неприличным, да и трудным практически.

На следующий день сарафанное радио, дикторами которого являются все женщины, не могущие не поделиться друг с другом любой более-менее значимой новостью, разнесло, что в институте из ста пятидесяти шести работающих женщин, всего двадцать шесть не ожидают ребёнка и то по уважительным причинам: пятнадцать в это время были в заграничных командировках, кто в Америке, кто в Азии, кто ещё где, шесть девушек-лаборанток были настолько любвеобильными, что всегда носили с собой в сумочке предохранительные средства, кои сумели вовремя использовать, а потому не попались на удочку внезапной любовной страсти, и пять женщин были в это время уже в положении, так что не могли забеременеть снова. Остальные сто тридцать женщин разделились на две далеко не пропорциональные группы: девяносто восемь женщин возликовали от сознания стать матерями (некоторые не в первый раз), а тридцать две воспротивились этой мысли и возжелали освободиться от беременности, не сумев найти достойного оправдания перед своими супругами, которые в эту ночь первого мая по разным причинам не находились дома, а, значит, известие о беременности супруги могло вызвать крупные неприятности в семейных отношениях.

Однако в этих взбудораживших всех разговорах, судах и пересудах стала зарождаться новая коллизия. Она и помогла огромному числу ставшим будто бы неверными жёнам почувствовать и даже объявить себя не обманщицами, а скорее жертвами и чуть ли не героинями. Как только распространилось известие, что в первомайскую ночь любовью были охвачены фактически все, то стало ясно, что дело здесь не в распущенности, а в какой-то неведомой сверхъестественной силе, бросившей мужскую и женскую половины в объятия друг другу, а это может означать лишь одно, что ни та, ни другая половины собой не владели, тогда в чём же их вина?

Уяснившие для себя спасительную нить женщины этой группы, не только, конечно, института, в котором работала Аллочка, но и по всей Москве, громогласно потребовали от властей оправдать их поведение и немедленно найти причину столь странного ночного обстоятельства, дабы не развалились честные любящие семьи.

Между прочим, к этой группе тут же присоединились и отдельные мужчины, о внебрачных связях которых обычно было известно меньше, но теперь становилось достоянием всеобщей гласности, поскольку их партнёрши в некоторых случаях не соглашались скрывать имя настоящего отца будущего ребёнка. Часто бывало так, что муж обвинял жену в измене, а та парировала его слова упоминанием, что и он, находясь вне дома, не устоял против соблазна переспать с другой женщиной. Скандал, разумеется, возникал, но теперь, когда появилось понимание элемента неизвестного насилия над человеческой природой, всё становилось на свои места, супруги прощали друг друга и объединялись в стремлении найти виновника ночных событий.

Вполне естественно, что эти мысли прорвались на страницы печати, зазвучали в программах радио и телевидения, отразились на страницах Интернета. Правозащитники выступали с громовыми обвинениями в адрес бездействующей власти. Но им в пику выступила церковь, заявившая, что всё от господа бога, и это не наказание, а благодать.