– Почему вы никогда не рассказывали мне? К чему было скрывать?

– Не мы одни так решили. Держать все в тайне нам посоветовали в агентстве. Они сказали, что правда может причинить тебе боль.

Иден поморщилась.

– А что, неужели эта правда была такой отвратительной?

– Нет. Твоя мать из очень приличной семьи. Единственная дочь. Вот и все. Просто в те дни все так советовали. Сейчас иные времена. Изменились взгляды людей на многие проблемы. А тогда подобные вещи хранились в величайшей тайне. Твое подлинное свидетельство о рождении было опечатано специальным постановлением суда, и тебе выдали новые документы, уже с новым именем и новыми датой и местом рождения. Ты по всем статьям стала нашим настоящим ребенком. И мы очень хотели этого, Иден. Следующие пять лет были самыми счастливыми в моей жизни. Да, думаю, и в жизни Доминика тоже.

Мерседес допила вино. Иден снова наполнила ее бокал и внимательно посмотрела в лицо матери.

– Но потом, видимо, что-то пошло не так.

– Я узнала правду о нем. О кокаине. О том, что он привозил его не только для себя. Он закупал кокаин целыми партиями и на его перепродаже сколачивал свое огромное состояние. Да, ты права, что-то пошло не так. После того как мне стало это известно, я лишилась сна и все думала, что с нами будет, если его поймают. И прежде всего, что будет с тобой. Я твердо решила уйти от него, как только ты немного подрастешь. А потом, когда тебе было лет пять-шесть, он начал меняться. Превратился в самое настоящее дерьмо – иначе это не назовешь. Кроме собственного удовольствия, его ничто уже больше не интересовало. Стал заводить себе любовниц. Так что Франсуаза была у него далеко не единственной. Причем они становились все моложе и моложе, иногда почти совсем дети. В конце концов ты оказалась единственным связующим звеном между мной и Домиником. А после нашего возвращения из Европы со мной случилась беда. Во время поездки я забеременела. Думаю, это произошло в Венеции. Ужасная ошибка. Мне тогда было сорок два. Аборт скрыть не удалось, и Доминик все узнал. Он понял, что на протяжении всей нашей совместной жизни я просто-напросто обманывала его. А объяснить, почему делала это, я не могла. Да это и не помогло бы. И он обозлился на меня. И на тебя тоже. На нас обеих. Он сказал, что полностью потерял веру в нас. Возможно, так оно и было. Я не вправе осуждать его. – Ее пальцы на мгновение сжали руку Иден. – Этот твой ночной кошмар… я очень хорошо помню тот вечер. Доминик был пьян и едва ли отдавал отчет своим словам. Он разорался на меня и стал крушить все вокруг. Ты проснулась и пришла к нам в спальню. Тогда-то он и стал говорить тебе все эти гадости, дорогая. Что ты не его дочь… Что ты просто паразит, навязанный ему обманом… И прочее, и прочее. А ты стояла, словно остолбенев, и, широко раскрыв глаза, молча смотрела на него…

Иден порывисто прижала ладони к ушам, чтобы ничего больше не слышать. Даже спустя столько лет она продолжала испытывать боль и отвращение. Прошло несколько минут, прежде чем она нашла в себе силы опустить руки и взглянуть на мать.

– О, мама…

– Потом с тобой случилась страшная истерика. Я даже подумала, что эта душевная травма останется у тебя навсегда. Однако на следующее утро ты проснулась веселая и жизнерадостная, как будто ничего и не произошло. Мы решили, что ты обо всем забыла. Но через несколько месяцев после этого ты начала становиться какой-то не такой, как прежде. Стала дикой. Непослушной. А к тому времени, когда у тебя начались месячные, ты была уже просто неуправляемой. Мы потеряли тебя.

– Это навсегда осталось во мне, мама, – дрожащим голосом проговорила Иден. – Мне казалось, что у меня внутри что-то гноится, и это ощущение заставляло меня ненавидеть себя.