|
Эта черта – как бы помягче сказать – раздражала Сципиона Эмилиана, обычно довольно терпимого к молодым представителям своего класса. Чтобы подросток не путался под ногами и по-настоящему почувствовал войну, его прикрепили к «кошмарному трио». Разумеется, Марию, Рутилию и Югурте совершенно не понравилось, что им подсунули мельничный жернов с собст-венным мнением! Друзья приняли новичка как обузу. Покуда Сципион Эмилиан был занят захватом Нуманции, бедный парень испытывал свою судьбу. И вот Нуманция пала. Была повержена, уничтожена. Неудивительно, что всем – от старше-го командира до новобранца – позволено было пьянствовать. «Кошмарное трио» не просыхало. На беду Квинт Цецилий Метелл решил отпраздновать с ними свой день рождения. Ему стукнуло восемнадцать. Трое балбесов сочли это поводом к прекрасной шутке, и после долгих совместных возлияний «новорожденный» был заброшен ими в свинарник. Он выбрался, про-трезвевший от вони, обтекающий жидким навозом и сочащийся яростью, плюнул и сказал: – Вы! Вы, напыщенные выскочки! Что вы воображаете о себе? Слушайте, у меня есть что вам сказать. Ты, Югурта, – грязный варвар, дикарь, не годный даже на обтирку римских сапог! А ты, Рутилий, – попрыгунчик, курьер-любимчик! А ты, Гай Марий, – италийский деревенщина, по-гречески не разумеющий! Как вы смеете? Как смеете вы?.. Вам что, неизвестно, кто я таков? Вы не знаете о моей семье? Я Цецилий Метелл! Мы были царями Этрурии задолго до возникновения Рима! Месяцами я терпел ваши издевательства, но хватит! Как вы смеете обращаться со мной хуже, чем с вашими подчиненными? Как вы смеете? Югурта, Публий Рутилий и Гай Марий подвесили извивающегося барчука на ограду сви-нарника, при этом они зловредно улыбались и сверкали глазами. Публий Рутилий Руф слыл среди солдатни человеком начитанным – он умел в любой си-туации изъясняться свободно и спокойно. И вот он уселся на ограду верхом и широко улыбнул-ся. – Пойми меня правильно, Квинт Цецилий, – сказал он. – Мне очень понравилось, как ты изъясняешься. Но проблема в том, что грязная, жирная свинья останется таковой, даже нахлобу-чив корону, о царь Этрурии! – Здесь он поклонился, а его друзья хихикнули. – Поди прими ван-ну и повтори все снова. Может, тогда мы не будем так смеяться. Метелл рвался и мотал головой в ярости. Неизвестно, что более его раздражало: унизи-тельное положение или улыбки на лицах его мучителей. Собравшись с силами, молодой человек прошипел: – Рутилий! Какого сорта имя нужно иметь, чтобы кувырком вылететь из Сената? Ты про-винциальное ничтожество, Рутилий! – О-о! – сказал Руф. – Мой этрусский достаточно хорош для того, чтобы перевести имя «Метелл» на латынь! – Руф повернулся к Югурте и Марию. – Напомню: оно означает «солдат, ставший наемником». Это было уж слишком. Юный Метелл рванулся так сильно, что освободился сам и при этом сокрушил с ограды своего мучителя – тот рухнул в «ароматное» месиво. После этого Ме-телл набросился на обидчика с явным желанием нанести ему наибольший ущерб. Оба покати-лись по грязи, молотя друг друга – без всякого, впрочем, вреда. Югурта и Гай Марий нашли раз-влечение довольно забавным и бросились в общую кучу. Заливаясь смехом, сидели они в луже, перемазавшись, как свиньи. Наконец им надоело сидеть верхом на Метелле и насмехаться над его попытками встать. Освобожденный, он вскочил, отбежал немного и завопил: – Вы заплатите за это! – Похлебай еще говна! – посоветовал ему Югурта, сотрясаясь от неудержимого смеха. «Однако, – думал Гай Марий, насухо вытираясь после ванны жестким полотенцем, – коле-со вращается и будет вращаться независимо от того, что мы делаем. Ненависть, прозвучавшая в голосе потомка одного из знатнейших родов, была по-своему справедлива. |
