|
А сердце говорило, что он попал в ее сети. – Я люблю тебя! – сказала она, словно это все объясняло. Он опять засмеялся: – Что ты можешь знать о любви в пятнадцать лет? – Мне уже шестнадцать! – Послушай, дитя, – резко сказал Сулла, – оставь меня в покое! Ты не только назойлива и несносна, но уже становишься обременительной. – Он повернулся и пошел прочь, ни разу не оглянувшись. Юлилла не разразилась слезами; но было бы лучше, если бы она заплакала. Неистовые и мучительные рыдания помогли бы ей понять, что она была неправа. Что у нее нет ни шанса за-получить его. Она направилась туда, где ждала Хрисеис, ее служанка, делая вид, будто разглядывает пу-стынный Большой цирк. Юлилла шла с высоко поднятой головой. Она была гордой. – С ним будет трудно, – сказала она, – но ничего. Рано или поздно он будет моим, Хрисеис. – Не думаю, что он хочет тебя, – сказала Хрисеис. – Конечно, он хочет меня! – фыркнула Юлилла. – Он отчаянно хочет меня! Зная Юлиллу, Хрисеис предпочла смолчать. Вместо того чтобы попытаться урезонить хо-зяйку, она лишь вздохнула, пожала плечами: – Поступай, как знаешь. – Я всегда так и делаю, – отрезала младшая дочь Юлия Цезаря. Они молча направились домой. Это было для них необычно – обе считались болтушками. Госпожа и служанка были почти ровесницами – они и выросли вместе. Возле огромного храма Великой Матери Юлилла решительно сказала: – Я откажусь есть. Хрисеис остановилась. – И как ты думаешь, к чему это приведет? – Ну, в январе он сказал, что я толстая. Я и была толстой. – Юлилла, ты не толстая! – Толстая. Поэтому с января я не ела сладостей. И похудела, но еще недостаточно. Ему нравятся худые женщины. Посмотри на Никополис. У нее руки, как палочки. – Но она старая! – воскликнула Хрисеис. – Что хорошо для тебя, нехорошо для нее. Кроме того, твои родители забеспокоятся, если ты перестанешь есть. Они подумают, что ты заболела! – Вот и хорошо, – молвила Юлилла. – Если они решат, что я заболела, так же подумает и Луций Корнелий. И забеспокоится обо мне. Лучших и более убедительных аргументов Хрисеис не могла и придумать, ибо она не бли-стала ни умом, ни здравомыслием. Поэтому она попросту залилась слезами, чем доставила Юлилле большое удовольствие. Спустя четыре дня после возвращения Суллы в дом Клитумны Луций Гавий Стих слег с несварением желудка. Встревоженная Клитумна созвала полдюжины самых известных докторов Палатина; общий диагноз гласил: отравление пищей. – Рвота, колики, понос – классическая картина, – заключил их спикер, римский врач Пуб-лий Попиллий. – Но он же не ел ничего, чего не ели бы и мы! – возразила Клитумна с неподдельным стра-хом в голосе. – Он вообще ест куда меньше, чем мы, и это меня тревожит больше всего! – Ах, госпожа, думаю, ты заблуждаешься, – еле слышно пробормотал длинноносый грек Афинодор Сикул, практикующий врач, известный своим стремлением всегда докопаться до са-мой сути. Он прошелся по дому, заглянул в каждую комнату, в атрий, в покои, расположенные вокруг внутреннего сада. – Тебе, разумеется, известно, что у Луция Гавия в кабинете целая лавка сладостей? – Фи! – взвизгнула Клитумна. – Ну уж и лавка! Несколько фиг да пирожков, вот и все. Да он почти и не притрагивается к ним! Шестеро ученых мужей переглянулись. – Госпожа, он поглощает их весь день и еще полночи – так мне сообщили твои слуги, – сказал Афинодор-сицилиец. – Настоятельно советую убедить его отказаться от кондитерских изделий. Если он будет питаться надлежащей пищей, не только исчезнут проблемы с желудком, но и общее состояние существенно улучшится. |
