— По-моему, не так давно я принимала ее от других.

Если каламбур достаточно банален, то он имеет у Кевина успех, но этот явно не удался.

— Не опаздывай.

Он вручил мне белый конверт и удалился в сторону Фреш-Понд, где ежедневно тренируется перед Бостонским марафоном. Я просто обожаю его. Если бы не собаки, то мои ножные мышцы атрофировались бы за первые два года моей жизни и мне даже не пришлось бы учиться ходить.

Я еще не успела вскрыть конверт, как перед моим домом появился фургон отца. Клайд все еще сидел в клети, и я не была уверена, есть у него голос или нет. Оба передних окна «бронко» были открыты, перед дверью клети я оставила миски с водой и едой, но не знала, притронулся ли он к ним.

— Ну как он? — приветствовал меня Бак. Если бы Рауди был во дворе, Бак мог бы с ним поздороваться.

— Ни в какую не хочет выходить из клети. Я за ним наблюдаю и думаю, что в основном с ним все в порядке. Физически. Но он заполз в клеть и не хочет из нее выходить. В машине. Стоит мне подойти к нему, он огрызается. А это дело нешуточное.

Бак кивнул.

— Там есть вода и питье, — продолжала я, — но не думаю, чтобы он к ним притронулся. Пробовала дать ему пончик, но и это не сработало. По-моему, он до смерти напуган. Он вполне мог меня укусить.

Когда в половине третьего я в машине Бака отправилась в управление полиции, он все еще терпеливо сидел на водительском месте моего «бронко». К этому времени он уже успел прочесть «Санди глоб» (в том числе и отчет о событиях предыдущего вечера), шесть или восемь номеров «Собачьей Жизни», годовую подшивку «Новостей курса общей дрессировки в Новой Англии» и «Собаководческого справочника Северо-Востока». В промежутках между чтением он пел «Клементину». И конечно же, кошмар моего детства — «Украсьте залы ветвями остролиста».

Я вернулась, когда опустились сумерки, а он все еще сидел там.

— «Из дворцов Монтесумы к брегам Триполи», — пел он.

— Как дела? — мягко спросила я.

— Отлично. Закончу морской гимн и двинусь, — ответил он. — Отсюда.

— Клеть заперта? Как бы не так.

Весь вечер я подходила к ним через каждые пятнадцать минут. С каждым разом голос Бака звучал все более хрипло, а в десять часов он и вовсе уже лежал, растянувшись, перед клетью.

— Может быть, ты все же протянешь к дверце ноги, а не голову? — спросила я. — Протезы для ног сделать легче, чем для головы.

— Фома неверующий, — прошептал он. Если Клайд и выл, то я этого не слышала. И не стала спрашивать, скулил ли он, повизгивал ли. Ночью Бак время от времени заходил в дом, возился в ванной, шумел на кухне. В пять часов утра я нашла его спящим в своей машине. Клайд все еще был в клети, но его нос высовывался наружу. К семи утра рука Бака лежала у самого носа Клайда, в одном дюйме от его страшных зубов.

— Похоже на укрощение дикого животного, — сказала я Стиву, когда он позвонил мне.

— Может, чего-нибудь принести? — спросил он. — Мягкого успокоительного? Вреда от него не будет. То, что ему могли давать, уже вышло из организма.

— Спасибо, но Бак сам должен с этим справиться.

На это у него ушел весь остаток дня. В сумерки Бак и Клайд вышли из «бронко» и медленно направились к фургону. Как раз в эту минуту по Конкорд-авеню с громким воем промчалась полицейская машина. Клайд поднял свою огромную голову и ответил сирене тем самым душераздирающим воем, который всегда приводил меня в дрожь. Отец был слишком занят Клайдом, чтобы заметить выражение моего лица.