– Пойдем, – рявкнул он. – Нам нужно многое успеть до завтра.

Они поднялись по лестнице, и в подвале снова воцарилась тишина. Если я думала, что раньше было плохо, то сидеть одной в темноте оказалось в десять раз хуже. Отчасти я боялась увидеть, что находилось со мной в камере на этот раз.

– Ангел? – хрипло позвал Фарис.

– Я здесь.

Я даже не стала его исправлять. Пусть зовет меня, как хочет, лишь бы был счастлив.

Он снова закашлялся, и я беспомощно вцепилась в прутья. Я даже не могла подать ему воды.

– Ты в порядке? – сипло выдавил он, отдышавшись.

– Да, – соврала я. – Подумаешь, посадили из одной клетки в другую.

Он хихикнул.

– Твой нрав такой же пламенный, как твои волосы.

– Это у меня от матери. Хотела бы я, чтобы вы позна… – я замолкла.

Со мной в камере кто-то был.

Я медленно повернулась, вжимаясь в решетку, и всмотрелась в глубокие тени в задней части камеры. Я уже привыкла к здешней темени, но все равно не могла разобрать, что это за очертания на полу.

Затем снова раздался едва различимый стон. И одно слово, произнесенное шепотом:

– Джесси.

Мое сердце чуть не выскочило из груди. Я упала на колени рядом с мужчиной, который был скрыт под грязным шерстяным одеялом. Сдернув его, ощутила комок в горле. Его лицо осунулось и местами обросло бородой, но я узнаю его в любом виде.

– Папа, – я потрясла его, но он продолжал слепо смотреть в потолок. Затем кинулась ему на грудь и вцепилась в рубашку, чувствуя себя снова пятилетней девочкой. – Папочка!

19

Я крепко сжала отца, и впервые в жизни он не заключил меня в свои сильные, надежные объятия. Меня будто ударили под дых, но в то же время я была вне себя от счастья, что снова могу прижать его к себе. Я уткнулась лицом ему в грудь и услышала стабильное биение сердца. Он похудел и пах так, будто месяц не мылся, но главное – он жив.

Я встала на колени и провела рукой от его лба к подбородку. Отец никак не реагировал на прикосновения и продолжал смотреть в потолок со странноватой улыбочкой на лице.

– Папа, это Джесси. Ты меня слышишь? – я легонько встряхнула его, пытаясь привести в себя. – Где мама?

Он не ответил, и я посмотрела за него на кучку грязных, вонючих одеял в углу камеры. Подползла к ним и взяла верхнее.

– Боже, умоляю…

Я сдернула одеяло, и у меня чуть не подкосились колени. Мама лежала на боку, расплывалась в той же жутковатой улыбке и смотрела сквозь меня. Как и папа, она была грязной и худой, но живой.

Я села на ледяной пол, положила ее голову себе на ноги и укрыла тело дырявым одеялом. Погладив по грязным волосам, прошептала:

– Мама, я здесь.

Не знаю, сколько я так просидела, прежде чем осознала, что меня звал Фарис.

– Ангел… Джесси, отзовись.

Я подняла голову.

– Я тут! Я нашла маму с папой. Они живы, но с ними что-то не так. Впечатление, будто они в каком-то трансе.

– Это называется экстаз, – тихо произнес женский голос.

Я застыла, и по другую сторону решетки появилась стройная женщина. Она подошла к дальней стене, щелкнула выключателем, и наверху загорелась лампочка.