— Клянусь, — повторил я и слегка сжал ее руки в знак своей искренности.

— Дай ему людей, Эгберт, — приказала Этельфлэд.

Он дал мне тридцать воинов и, надо отдать ему должное, хороших воинов — молодых, оставив себе старых и больных, чтобы охранять Этельфлэд и лагерь.

Итак, теперь я возглавлял отряд, в котором было больше семидесяти человек, включая отца Пирлига.

— Спасибо, моя госпожа, — сказал я Этельфлэд.

— Ты можешь отблагодарить меня, — ответила она.

Голосок ее снова звучал по-детски, ее торжественность испарилась, сменившись прежним озорством.

— Как? — спросил я.

— Возьми меня с собой.

— Ни за что, — резко ответил я.

Этельфлэд нахмурилась, услышав мой тон, и посмотрела мне в глаза.

— Ты на меня сердишься? — тихо спросила она.

— Я сержусь на себя самого, госпожа, — ответил я и отвернулся.

— Утред! — несчастным голосом окликнула она.

— Я сдержу клятву, госпожа, — сказал я.

Я был зол, что снова поклялся, но, по крайней мере, теперь у меня было семьдесят человек, чтобы взять город. Семьдесят человек на борту двух судов, которые прокладывали путь из ручья в сильное течение Темеза.

Я находился на судне Раллы, на том самом корабле, который мы захватили у датчанина Джаррела и чей подвешенный труп давно уже превратился в скелет. Ралла стоял на корме, прислонившись к рулевому веслу.

— Не уверен, что мы должны это делать, господин, — сказал он.

— Почему бы и нет?

Он сплюнул через борт в черную реку.

— Вода слишком быстрая. Она будет мчаться через пролом, как водопад. Даже при спокойной воде, господин, та брешь в мосту — жестокая штука.

— Правь прямо вперед, — ответил я, — и молись любому богу, в которого веришь.

— Если бы мы могли хотя бы видеть пролом, — мрачно проговорил он.

Ралла оглянулся, выискивая взглядом судно Осрика, но его поглотила тьма.

— Я видел, как такое проделывали во время отлива, — сказал Ралла, — но при свете дня и не по разлившейся реке.

— Во время отлива? — переспросил я.

— Вода убегала, как заяц, — хмуро проговорил он.

— Тогда молись, — отрывисто сказал я.

Я прикоснулся к амулету-молоту, потом к рукояти Вздоха Змея, пока судно набирало скорость, идя по вздымающемуся потоку. Берега реки были далеко. Здесь и там мелькали огоньки, говорящие о том, что в доме тлеет очаг, а впереди, под безлунным небом стояло неясное зарево, подернутое черной пеленой. Я знал — там новый сакский Лунден.

Зарево исходило от неярких костров в городе, пелена была дымом этих костров, и где-то там Этельред вел своих людей через долину реки Флеот вверх, к старой римской стене. Зигфрид, Эрик и Хэстен узнают, что он там, потому что кто-нибудь прибежит из нового города, чтобы предупредить жителей старого. Датчане, норвежцы и фризы, даже некоторые саксы, не имеющие хозяина, встряхнутся и поспешат к укреплениям старого города.

А нас несла вниз черная река.

Воины почти не разговаривали. Каждый человек на обоих судах знал, с какой опасностью нам предстоит встретиться. Я пробирался между сидящими на корточках, и отец Пирлиг, должно быть, ощутил мое приближение, а может, в венчающей мой шлем волчьей голове отразился свет, потому что валлиец приветствовал меня раньше, чем я его заметил.

— Сюда, господин, — сказал он.

Он сидел на краешке гребцовой скамьи, и я встал рядом; мои сапоги расплескали воду на днище судна.