Малхия замолк. Он развернулся и провел пальцами по корешкам книг на полках. Он казался абсолютно настоящим, совершенным, невыдуманным.

Я услышал собственный возглас изумления. А может быть, это было сдержанное рыдание.

— Вот какой стала твоя жизнь, — произнес он тем же приглушенным, размеренным голосом. — Только эти книги и тайные путешествия по стране, потому что стало слишком опасно выезжать за границу. Ты поселился здесь меньше девяти месяцев назад. Ты упивался солнцем южной Калифорнии, как будто всю жизнь провел в темной комнате.

Малхия обернулся.

— Сейчас ты нужен мне, — сказал он. — Но тебя спасет Творец, твоя вера в Него. Вера еще теплится в тебе. Ты сам это знаешь. Ты ведь уже просил о прощении. Ты признал истину всего, что я открыл тебе, признал сотню раз. Ты знаешь, что Господь простил тебя?

Я не мог отвечать. Как можно простить меня после того, что я сделал?

— Мы же говорим, — шепотом произнес он, — о Всемогущем Господе.

— Я хочу, чтобы Он простил меня, — прошептал я. — Что я могу сделать? Чего ты хочешь от меня, что могло бы искупить хоть малую толику моей вины?

— Чтобы ты стал моим помощником, — ответил он. — Моим инструментом, помогающим осуществлять то, к чему я призван на земле.

Он прислонился к занятой книгами стене, соединил ладони, как мог бы сделать обычный человек, и переплел пальцы, опираясь на них подбородком.

— Оставь пустую жизнь, которую ты сам для себя придумал, — продолжал он, — и послужи мне своим умом, храбростью, хитростью и непревзойденным изяществом. Ты проявляешь удивительную смелость там, где любой другой бы испугался. Твой живой ум действует там, где любой другой впал бы в ступор. Эти твои качества мне пригодятся.

Я улыбнулся при этих словах. Я понял, что он имеет в виду. Я понимал все, о чем он говорил.

— Ты слушаешь других людей как музыкант, — продолжал он. — И ты любишь все, что гармонично и красиво. Каковы бы ни были твои грехи, у тебя умное сердце. Все это поможет мне ответить на те молитвы, на которые мне приказал ответить Творец. Я просил о человеческом инструменте, способном исполнять Его повеления. Ты и есть такой инструмент. Вверь себя Ему и мне.

Я увидел проблеск истинного счастья, первого за долгие годы.

— Я хочу верить тебе, — прошептал я. — Я хочу быть таким инструментом. Но мне кажется, впервые в жизни я по-настоящему боюсь.

— Нет, ничего подобного. Ты просто не принял Его прощения. Ты должен поверить, что Он может простить такого, как ты. И Он простил. — Малхия не стал дожидаться моего ответа. — Ты не в силах вообразить окружающую вселенную. Ты не видишь ее так, как мы видим ее с Небес. Ты не слышишь молитв, поднимающихся отовсюду, всегда, со всех континентов, от всех сердец. Мы оба, ты и я, нуждаемся в том, что станет будущим для тебя, но не для меня. Потому что я вижу далекие годы так же отчетливо, как и настоящий момент. Ты движешься от одного физического времени к другому физическому времени. А я существую в ангельском времени, и ты будешь путешествовать со мной по нему.

— Время ангелов, — прошептал я.

Мог ли я такое вообразить?

Он снова заговорил:

— Взгляд Создателя направляет все времена. Он знает все, что есть, было и будет. Он знает все, что могло бы быть. И Он — Учитель для всех нас, пока мы в силах понять.

Что-то переменилось во мне, полностью переменилось. Мой разум пытался подвести общий итог тому, что он мне открыл, и при всем моем знании теологии и философии мне не хватало слов.

В голове всплыла фраза из Августина, которую цитировал Фома Аквинский, и я негромко пробормотал ее себе под нос:

— Хотя мы не в силах исчислить бесконечное, оно может быть постигнуто Им, чьи знания не имеют границ.