Длинный перечень унижений, насилий, оскорблений пролился стремительным потоком и, серповидно изогнувшись, уткнулся острием юмора в самих рассказчиков. Они вспоминали, с какой скоростью неслись, какие позы принимали, на какие пускались уловки, хохоча как сумасшедшие и таким образом доказывая, сколь возможно, что не такие уж они страшные трусы, просто люди как люди. Молчал только Имперский Штат, стоя с метлой в руке и выпятив губы, и был похож на умненького мальчика десяти лет.
И Гитара. Оживление его прошло, лишь в глазах посверкивали искорки.
Выждав некоторое время, Молочник поманил его к дверям. Они вышли и, не говоря ни слова, зашагали по улице.
— Что стряслось? Когда ты вошел, вид у тебя был паршивый.
— Ничего, — сказал Молочник. — Выпить бы куда зайти.
— К Мэри?
— Нет! Там слишком много девок.
— Сейчас только полдевятого. «Кедровник» не откроют до девяти.
— А, черт! Придумай сам. У меня башка устала.
— Пошли ко мне, найдется кое-что.
— Это мысль. А ящик твой работает?
— Чего захотел! Никак не соберусь починить.
— Мне хочется музыки. Музыки и выпить.
— Тогда придется посетить мисс Мэри. А ее девушек я устраню.
— Правда? Интересно поглядеть, как ты будешь этими дамочками распоряжаться.
— Пошли, пошли. Здесь тебе не Нью-Йорк, выбор ограничен.
— Ладно, уговорил. Потопали к Мэри. Прошагав несколько кварталов, они добрались до угла Рэй-стрит и Десятой. Проходя мимо маленькой булочной, Гитара проглотил слюну и ускорил шаг. Заведение Мэри, выполняющее функции ресторанчика-бара, было самым процветающим на Донорском пункте — хотя на каждом из остальных трех углов имелись аналогичные забегаловки, — и причиной этого успехи была сама Мэри, смазливая, хотя и чересчур накрашенная официантка, она же совладелица бара, бойкая, игривая, острая на язык, приятная и занятная собеседница. Шлюхи чувствовали себя здесь в безопасности; одинокие пьянчуги имели возможность нализаться без всяких тревог; фраера там находили все — от желторотых цыплят до видавших виды стервятников и даже подсадных уток; неугомонные домашние хозяйки упивались комплиментами и плясали так, что каблуки от туфель отлетали; подростки постигали здесь «правила жизни» — и никто из посетителей не скучал. Ибо освещение у Мэри было подобрано так, что все женщины выглядели красавицами, а если и не красавицами, то очень привлекательными. Музыка придавала особый тон и стиль разговорам, от которых в другом месте мухи дохли бы со скуки. А напитки и еда побуждали посетителей к поступкам самого драматического свойства.
Впрочем, начиналось все это часов в одиннадцать. В половине же девятого, когда пришли Гитара и Молочник, ресторанчик был почти пуст. Они быстро юркнули в кабинку и заказали шотландское виски с водой.
Молочник сразу осушил свой стакан, заказал новую порцию и только после этого спросил Гитару:
— Отчего все называют меня Молочником?
— Почем я знаю? Насколько мне известно, это твое имя.
— Мое имя Мейкон Помер.
— И ты притащил меня в такую, даль, чтобы сообщить мне свое имя?
— Мне нужно это узнать.
— А ну тебя. Ты лучше пей до дна.
— Ты свое имя знаешь, верно ведь?
— Отстань. Чего ты ко мне прицепился?
— Я сегодня врезал своему старику.
— Врезал?
— Да. Я его так ударил, что он упал на батарею.
— А что он тебе сделал?
— Ничего.
— Ничего? Ты ни с того ни с сего ему вмазал?
— Угу.
— Безо всякой причины?
— Он ударил мать. |