Когда его впоследствии направили во Францию для дальнейшего совершенствования в католической вере, отец мой без единой жалобы годами терпел изнурительные занятия по теологии, однако с началом Второй мировой войны прихватил первый попавшийся велосипед (со свойственным ему ирландским юмором отец заверял меня, будто он принадлежал какому-то нечестивому протестанту) и сломя голову помчал на нем куда глаза глядят — через Пиренеи, до самого Лиссабона. Пробравшись тайком на бродячее грузовое судно, в тот раз направлявшееся в Леопольдвиль, он исхитрился ускользнуть от бдительных взоров колониальных властей, которые отнюдь не благоволили к залетным белым миссионерам, и в конце концов оказался принят в удаленную обитель, где монахи посвящали жизнь тому, чтобы нести свет Единственно Истинной Веры африканцам в почти двухста племенах Восточного Конго — а это в любое время было предприятием весьма и весьма грандиозным. В общем, если меня порой и обвиняют в чрезмерной импульсивности, достаточно вспомнить моего драгоценного покойного родителя, покорившего Пиренеи на велосипеде, украденном у некоего еретика…

С помощью обращенных в истинную веру туземцев, чьим языкам отец, прирожденный лингвист, обучался невероятно быстро, он стал обжигать кирпичи, скрепляя их красной глиной, которую месил собственными ногами, сооружать канавы по склонам холмов да устраивать отхожие места в банановых рощах. Позже он увлекся строительством: сначала соорудил церковь, потом школу с двумя одинаковыми колокольнями, потом больницу Святой Девы Марии, а там и рыбоводные водоемы, и фруктовые плантации с огородами, чтобы обеспечивать пищей школу и больницу — ведь его истинным призванием был крестьянский труд, притом именно в этом регионе, который Природа одарила удивительно щедрыми урожаями, не важно, говорим ли мы о кассаве, папайе, кукурузе, соевых бобах, хинном дереве или же о землянике с берегов озера Киву, лучше которой просто-напросто нет в целом мире, и всё тут… А потом он еще построил здание миссии и позади него низкое кирпичное сооружение с небольшими оконцами под самой крышей — общежитие для работавшей в миссии прислуги.

Отец проделывал сотни километров во славу Всевышнего, добираясь до отдаленных деревушек и шахтерских поселков, и никогда не упускал возможности добавить очередное местное наречие к своей все более обширной лингвистической коллекции. Так продолжалось до тех пор, пока однажды, вернувшись в миссию, он не обнаружил, что все его собратья-монахи бежали неизвестно куда, что все коровы, козы и даже куры пропали без следа, школа и дом миссии разрушены до основания, больница разграблена, а все медсестры изнасилованы и убиты. Сам же он оказался в плену у последышей жутких головорезов симба, этих забубенных, сбитых с панталыку псевдореволюционеров, чьей единственной целью — во всяком случае, до официального приказа об их искоренении — было сеять смерть и кровавый хаос, уничтожая всех, кого они считали агентами колониализма; а таковыми симба могли назначить кого угодно на свое усмотрение — или же им подсказывали духи давно погибших воинов, их предков.

По правде говоря, симба, в общем и целом, не калечили белых священников и монахов, поскольку боялись таким образом нарушить магическое заклинание “дауа”, благодаря которому они якобы становились неуязвимы для пуль.