«Есть несчастья, не располагающие к состраданию.» Я прочла недавно эту фразу в одной книге, я ее даже выписала себе. Правда, хорошо? Почему вы вдруг умолкли?
Элиза (входя). Все, теперь побежали. Ну вот! Звонят!
Шарлотта (вполголоса, Этьену). Забудьте, что я вам говорила.
Элиза. Ну-ка, Шарлотта, что там за шушуканье! Как я этого не люблю! Беда, мы теперь заблокированы… (Ходит взад и вперед, как зверь в клетке.) Хоть бы внизу сказали, что мсье вышел!
Идет к внутренней двери; в этот момент появляется Лорансо.
Элиза. Сударь, мужа нет дома, и я не знаю, когда он вернется.
Лорансо (очень бледный). Я непременно должен его видеть.
Элиза. Что с вами?
Лорансо. Я в последнее время болел…
Элиза. Как же, как же… знаем мы эти болезни. Идем, Шарлотта.
Лорансо. Что вы сказали?
Элиза. Я только сказала, что незачем морочить мне голову, — ничего другого; у моей кузины нет от меня тайн.
Лорансо (с явным подтекстом). Вот оно что… Бесподобно!
Элиза (встревоженно). Что с вами?
Лорансо. Ничего. Доверительные отношения — это прекрасно!
Элиза. Вы и не представляете себе, сколько я делаю для Агаты; то платье, что на ней…
Лорансо. Еще того хлеще.
Элиза. Что такое?
Лорансо. Все, что вы говорите о мадам Клеман и о ее доверии к вам, меня необычайно веселит, только и всего.
Элиза. Что-то за этим кроется. Послушай, Шарлотта… (Отводит ее в глубину комнаты.) Сходи на рынок: вот деньги. (Продолжения разговора не слышно. Затем, обращаясь к Лорансо.) Теперь скажите, что все это значит, все эти недомолвки?
Лорансо. Никаких недомолвок. И вообще, почему вы ждете разъяснений именно от меня? Это отнюдь не в ваших привычках.
Этьен. Мама, между прочим, было бы гораздо лучше, если бы ты пошла на рынок вместе с Шарлоттой.
Элиза. С какой стати ты вмешиваешься? Ты-то здесь при чем?
Лорансо. Зря вы придаете значение тому, что я сказал. Просто я невероятно раздражен; коль скоро вас посвятили во все, вас это вовсе не должно удивлять.
Элиза. Сейчас вы взяли себя в руки; если вы думаете, что я этого не замечаю…
Лорансо. То есть я снова в здравом уме?.. Ваша кузина только что разговаривала со мной с резкостью, какой я, возможно, не заслужил; она запретила мне писать ей…
Элиза. О, здесь другое — и я знаю, что именно. Бесполезно изворачиваться. Вы понимаете, что я имею в виду. И ты понимаешь — или ты уж очень глуп. Эта мерзавка, которая использовала меня как только могла… Ну, мы еще посмотрим. Посмотрим!.. Через пятнадцать минут я буду у нее. (Уходит.)
Этьен. Как вы могли!
Лорансо. Брось, Этьен. Ты же знаешь, что все это правда.
Этьен. Нет, нет и нет!
Лорансо. Этьен… я выяснял, здесь не может быть никаких сомнений.
Этьен. Вы унизились до этого!.. Но меня не интересуют собранные вами россказни. Я знаю — слышите? — что между Агатой и моим отцом существует лишь самая прекрасная, ничем не замутненная близость; у них было право на все, повторяю, на все, — но они им не воспользовались. Еще вчера я провел с ними два часа. Разумеется, вы улыбаетесь, вы недоумеваете, при чем тут я, — это потому, что вы ничего не понимаете… Вам не понять, что есть между нами троими непривычного, нового, это, в сущности, возрождение каждого из нас — но разве вы можете себе это представить? Для вас существует лишь примитивное, низменное.
Лорансо. Этьен!
Этьен. Вы пришли сюда, побуждаемые самой заурядной ревностью. Но не в вашей власти причинить зло, как вам того хотелось. Есть нечто недосягаемое для вашей ярости: гармония, к которой вы абсолютно глухи.
Лорансо. Бедный мальчик, да ты бредишь. |