Сэр Уэбли. Феникс и что?

Трундлебен. Голубка.

Сэр Уэбли. Ох! Дальше…

Трундлебен. Одна поэма называется «Страстный пилигрим», а другая — «Жалобы влюбленного».

Сэр Уэбли. Я думаю, все это недостойно внимания.

Никс. Я тоже так думаю, сэр Уэбли.

Трундлебен (мрачно). Совсем перевелись поэты с тех пор, как умер бедняга Браунинг. Как можно именоваться поэтом… Настоящий абсурд!

Никс. Именно так, Трундлебен, именно так.

Сэр Уэбли. И все эти пьесы? С какой стати он назвал их пьесами? Их же никогда не ставили.

Трундлебен. Ну…эээ…нет, не совсем так, сэр Уэбли.

Сэр Уэбли. Что значит не совсем, Трундлебен?

Трундлебен. Ну, я уверен, что их ставили в Америке, но, разумеется, не в Лондоне.

Сэр Уэбли. В Америке? Что там у них такое творится! Америка? Ну, это же по другую сторону Атлантики.

Трундлебен. О да, сэр Уэбли, я… я полностью с вами согласен.

Сэр Уэбли. Америка! Они, конечно, это сделали. Они поставили его пьесы. Но это не сделает Шекспира достойным членом «Олимпуса». Скорее наоборот.

Никс. Да, скорее наоборот.

Трундлебен. О, разумеется, сэр Уэбли, разумеется.

Сэр Уэбли. Рискну заметить, что «Макбет» будет как раз такой штукой, которая подойдет этим американским ирландцам. Самое для них подходящее дело!

Трундлебен. Да, самое подходящее, сэр Уэбли. Точно!

Сэр Уэбли. У них там, уверен, более чем свободные нравы; они, вероятно, не стали обвинять его в браконьерстве.

Трундлебен. Не сомневаюсь в этом, сэр Уэбли. Скорее всего.

Никс. Полагаю, так оно и было.

Сэр Уэбли. Ну что ж, Трундлебен; стоит ли нам принимать в «Олимпус» человека, который будет приходить сюда, набив карманы чужими кроликами?

Никс. Кроликами и зайцами.

Сэр Уэбли. И даже олениной, если на то пошло.

Трундлебен. Да, конечно, сэр Уэбли.

Сэр Уэбли. Слава Богу, члены «Олимпуса» могут добыть оленью ногу, не впуская в свой круг подобных личностей.

Никс. Да, конечно.

Трундлебен. Надеюсь на это.

Сэр Уэбли. Да, теперь об этих пьесах. Я не хочу сказать, что мы полностью уверены в абсолютной безнадежности этого человека. Нам следует убедиться.

Никс. Да, так точно.

Трундлебен. О, сэр Уэбли, я боюсь, что они и в самом деле очень плохи. Там есть некоторые совсем неудачные…эээ…замечания.

Сэр Уэбли. Как я и подозревал. Да, именно так я и подозревал.

Никс. Да, да, конечно.

Трундлебен. Например, в этой пьесе о забавном корабле — у меня есть список действующих лиц… и я боюсь, что…эээ…ну, посмотрите, сами. (Передает листок). Вы увидите, что все сделано, боюсь, в самом дурном вкусе, сэр Уэбли.

Сэр Уэбли. Определенно, Трундлебен, определенно. И впрямь дурной вкус.

Никс (всматривается). Ну и что там, сэр Уэбли?

Сэр Уэбли (указывает). Вот, взгляните.

Никс. Пьяный… пьяный лакей! Весьма прискорбно.

Сэр Уэбли. Вполне достойный класс. Ничем не оправданное оскорбление. Я не хочу сказать, что никто ни разу не видел пьяного лакея…

Трундлебен. Именно.

Никс. Да, конечно.

Сэр Уэбли. Но включить это прямо в афишу — значит практически заявить, что все лакеи — пьяные.

Трундлебен. Это никак не соответствует истине.

Сэр Уэбли. Они, естественно, будут как–то протестовать, а если член «Олимпуса» вмешается в подобный конфликт, это будет…ну…вовсе уж…

Трундлебен. Да, конечно, сэр Уэбли.