Сергей. Дура! Эдак-то бабы в сорок лет говорят, — куда торопишься?

Женщина. Душу открыть тороплюсь…

Цыганок. Душа — не кабак, открывать её незачем.

Женщина. Хочется сказать: сволочи все вы, мужики, будь вы прокляты! Наладили вы на бабьих животах, на шеях несносную, стыдобную жизнь. Бездельники, бесстыдники, лентяи вы, — вот что! Баба, как пчела, соты строит, мёд копит, а ты, да и все трое вы — бродяги, и тысячи таких на земле. Бесплодная сволочь! Хоть бы в шайки собрались, города грабили…

Цыганок. Гляди, Грохало, это тебе чёрт бяку послал!

Сергей. Студентов наслушалась.

Женщина. Вы — глядите: в бродягах, в босяках бабы — есть? Нет. В чиновниках есть? Тоже нет. И в попах — нет. Бесполезное бабьё только в господском быту, где им делать нечего, а где работают, там бабе вдвое достается каторги. Вот, Сергей, ты — умный…

Сергей. Кончай на этом месте!

Женщина. Будто — смелый, а — какая тебе цена в жизни? Грош цена!

Сергей. Кончай, говорю!

Цыганок. Упрямая.

Женщина. Ты — не ори! Ты — кто? Полицейский?

(Сергей схватил её за волосы, а Грохало тотчас же его за горло, Цыганок отодвинулся, схватив бутылку с водкой. Несколько секунд Сергей, Женщина и Грохало, не двигаясь, смотрят друг на друга, затем Сергей снимает свою руку с головы Женщины, Грохало — свою с горла Сергея. Сергей растирает горло правой рукой.)

Цыганок. Не случилось драки, и то — барыш! (Наливает водку в стакан.)

Женщина (приглаживая волосы, усмехается в лицо Сергея). Что? Ни в руке, ни в головке, ни силы, ни сноровки?

Сергей. Подразни ещё! (Протягивает руку за стаканом.)

(Цыганок отвёл его руку, выпил водку и положил стакан боком на его ладонь. Сергей, всё ещё растирая горло, замахнулся на него кулаком.)

Грохало. Перестань, Серёга…

Сергей (угрюмо). За дерзкую ручку твою тебе, дружок, череп разобьют.

Женщина. Какие вы все несчастные, какие никчемные! Потопить бы вас всех в Волге, да — Волгу жалко. Ну, прощайте! Авось — не встретимся… (Встала, идёт прочь.)

Цыганок. Зверь-баба.

Сергей. Куда она? Грохало!

Грохало. Ну, что?

Сергей. Ты бы… тово… сказал бы ей чего-нибудь!

(Грохало уходит. Пауза.)

Цыганок. Закурим?

Сергей. Свёртывай.

Цыганок. Да у меня — нету.

Сергей (бросил ему кисет). А эта бабочка — знает жизнь…

Цыганок. Кто её, суку, не знает! Все знают! На руках — мозоли, на душе ещё боле.

Третья картина

Песчаный, холмистый берег моря — рыбные промысла́. За холмами — гробоподобные крыши двух бараков. На песке — разбитая бочка, обручи, клёпка, рогожи. Ярчайший солнечный день.

На первом плане — новенькая избёнка в два окна, дверь и окна открыты, на пороге двери приказчик промыслов Матюша Романов, сухонький человечек неопределённого возраста, перед ним — Подросток.

Матюша. Значит — так: вот тебе депеша. Заверни во что-нибудь, а то — смочишь по́том, чернила расплывутся. Значит: влезь на крышу и — сиди, гляди, ежели я махну платком, садись на коня и дуй во весь дух, значит, на брандвахту, на телеграф — понял?

Подросток. Понял. Не первый раз.

Матюша. А ты — не разговаривай! Постой, это кто там идёт? Нижегородский?

Подросток. Он.

Матюша. Кричи его сюда.

Подросток. Эй, Нижегородской, вали сюда-а! Не хочет. Отмахнулся.

Матюша. Кричи ещё: приказчик зовёт.