Подросток. Прика-азчик зове-ет! Там ещё другие идут.

Матюша. Других, дурак, не надо. А он идёт?

Подросток. Идёт.

Матюша. Ну, пошёл прочь. (Отталкивает его ногой в зад. Жмурится, глядя в небо, крестится.)

(Подошёл Нижегородский, это Грохало, на голове — мешок.)

Матюша. Здорово. Жарища-то? Адова. Вот что, брат… значит. Слышал я намедни, как ты уговаривал мужичьё рыбную требуху прибрать, закопать, значит. Это ты… разумно говорил, да-а! Действительно: гниёт требуха, запах от неё такой, что даже стыдно дышать…

Нижегородский. Зачем же вы запретили убрать её?

Матюша. Зачем? А это дело не твоё. Это, милачок, дело хозяйское. Я здесь вместо самого Беззубикова действую, значит — хозяинов дух. Помнишь: дух в виде голубине. Ты грамотный, должен помнить.

Нижегородский. На голубя вы мало похожи.

(Сергей и Мальва за углом.)

Матюша. И это опять же не твоё дело, на кого я похож, хоша бы и на верблюда али на калмыка, всё едино, всё — от бога, и схожесть и различие.

Нижегородский. Ну, и от нас тоже много.

Матюша. От нас? Ты вот что, ты лучше слушай, а говорить буду я. Так вот, значит: насчёт требухи ты правильно говорил, даже совсем как умный. За это будет тебе награда: в субботу получишь лишний целковенький. А потом, значит, я и вообще об тебе подумаю, может — в помощники возьму на осень. Да-а. Спасибо не скажешь?

Нижегородский. Да вы ещё целковый-то не дали, а в помощники-то, может, и не возьмёте.

Матюша. Правильно. Не верь гречихе в поле, верь на столе в чашке. Не глупый ты, и за ум я тебе два целковых дам. Сейчас и получи. (Достаёт деньги из кармана, говоря.) За это ты мне сделай вот что, значит: артель не соглашается ямы рыть для селёдки, которой, значит, не хватило тары… Третьи сутки лежит рыба на солнце, гниёт, дышать стыдно, зараза! Вот, значит, ты их уговори. Конечно, трудно песок рыть, да ведь — неглубоко, ну и не днём, ночью можно. Верно? Вот мы её и похороним, очистим и воздух и землю. Правильно? Сделаешь?

Нижегородский. Я поговорю.

Матюша. Старайся. Я вот старался, и — видишь…

Нижегородский. Вижу.

Матюша. Погоди, — ты куда?

Нижегородский. Говорить.

Матюша. Ага-а… Ты, значит, сначала по отдельности хочешь, а после со всеми? Это, брат, правильно. Валяй, валяй… (Смотрит вслед уходящему, напевает.) «Пресвятая богородица, моли бога о нас». Стервец какой, а? (Говорит в окно.) Малаша — слышала? Какой дерзновенный, волчья морда! А ты, Малаша, опять голая? Экая ты, право… неосторожная! Заглянет кто-нибудь, а меня — нет, я ушёл! Чего? От жары умереть невозможно, это только так говорится — умираю от жары! Это барыни для интересности говорят. Чего? Ты — не ругайся! Жара требует тёплой одёжи, вон гляди на калмыков…

(Из окна вылетает подушка, туфля, медный ковшик.)

Матюша (отходит за угол, бормочет). Фу ты, господи, царица небесная…

Берег моря. Около барака — человек полсотни рыбаков. Настроение угрюмое.

Нижегородец (стоя на бочке, говорит). Пожадничали, заставили нас выловить сотни тысяч рыбы, а тары для неё — будто бы — нет, соли — не хватает, лежит рыба под солнцем, гниёт, даже воздух загнил, глядите, всякая малая царапина рыбьей костью нагноение вызывает. Теперь рыбу эту заставляют нас схоронить в песок.

Голоса. — Дело обыкновенное.

— А — куда её?

— Он жалаит, чтоба мы задохнулись вонью.

— Погодите! Он до сути не дошёл…

Нижегородец. Вы подумайте, что же выходит? В стране у нас…

Голоса. — Где?

— Сказано — в стране, стало быть, в России.