Анна. Я — всё знаю, Николай! Я знаю героическую его работу, его жизнь подвижника, он — святой человек, Николай! А около тебя этот Яропегов, и ты так наивно, так детски доверчив с ним… Яков Антонович — в ужасе! Он боится, что Яропегов предаст и тебя и…

Сомов (с тихой яростью). Богомолов… старый идиот… болтун… мелкий взяточник, вот — Богомолов! Что он говорил?

Анна. Николай! Ты с ума сходишь!

Сомов (схватил её за плечи, встряхнул). Молчите! Это вы сошли с ума! Запру в сумасшедший дом! Понимаете? Не смейте говорить с Яковом! И — ни с кем — слышите? Этого… учителя — не принимать!

Анна. Николай! Что ты делаешь? Опомнись! (Плачет.)

Сомов (оттолкнул её). Завтра вы переедете в город.

Анна. Ты делаешь дурное дело! Служить большевикам… ты, которого…

Сомов (резко поднял её со стула). Идите к себе. Завтра — в город! Слышите?

Анна. Пусти меня! Пусти… (Идёт. В двери — оглянулась.) Ты внушаешь мне страшную мысль, — проклясть тебя!

Сомов. Не разыгрывайте трагикомедии… Довольно! ([Анна уходит.] Шагает по террасе. Закуривает. Спички ломаются. Остановился, прислушивается. Бросил коробку спичек за перила.)

Троеруков (на лестнице, с палкой в руке, прихрамывает). Добрый вечер.

Сомов. Что вам угодно?

Троеруков. Спички. (Протягивает коробку.)

Сомов. Что?

Троеруков. Спички упали.

Сомов. К чёрту! Что — вам — угодно?

Троеруков. Записка от Якова Антоновича.

Сомов (взял, читает, смотрит на него). Садитесь. (Взглянул на записку.) Ну-с, что же? Богомолов предлагает взять вас на место Семикова… Вы это знаете?

Троеруков. Да.

Сомов. Вы… преподавали историю?

Троеруков. Чистописание, рисование. Невеждам говорю, что преподавал историю.

Сомов. Вот как? (Не сразу.) Сидели в тюрьме, да?

Троеруков. Два раза. Четыре месяца и одиннадцать.

Сомов. За убеждения, конечно, да? То есть за болтовню?

(Троеруков молчит. Смотрят друг на друга.)

Сомов. Мало. На месте ГПУ я бы вас — в Соловки. Лет на десять.

Троеруков. Вы шутите или оскорбляете?

Сомов. А — как вам кажется?

Троеруков. Кажется — хотите оскорбить.

Сомов. Ну и что же?

Троеруков. Это — напрасно. Я так отшлифован оскорблениями, что от них не ржавею. Вы дадите мне работу?

Сомов. Нет.

Троеруков. Можно спросить — почему?

Сомов. Спросите, но я не отвечу.

Троеруков. До свидания. (Встал.) Так и сказать Якову Антоновичу?

Сомов. Так и скажите… Впрочем — постойте! Вы способны говорить откровенно?

Троеруков. Зависит от того — о чём и с кем.

Сомов. О себе. Со мной.

Троеруков. Зачем?

Сомов. Вот как? Таким я вас не представлял. Любопытно. Вы давно знаете Богомолова?

Троеруков. Пять лет.

Сомов. И… что же вы о нём думаете? Можно узнать?

Троеруков. Старый человек, не очень умный, обозлённый и — неосторожный…

(Сомов молча смотрит на него. За террасой голоса Арсеньевой, Лидии.)

Троеруков. Могу уйти?

Сомов. Нет. Пойдёмте-ка ко мне… Вы как будто… человек неглупый, а?

Троеруков. Не имею оснований считать себя дураком.

Сомов. И не плохой актёр?

Троеруков. Все люди — актёры.

(Ушли. Входят женщины.)

Арсеньева. Не знаю, как я могла бы помочь тебе.

Лидия. И я не знаю.

Арсеньева. Уж очень ты слабовольна.

Лидия. Вот это я знаю. Будем пить чай?

Арсеньева. Да. И детей нет.

Лидия. Он — не хочет. Да и — какая я мать?

Арсеньева.