Мелания. Не богохуль! С ума сошёл? Глафира-то как тебе по ночам служит?

Булычов. Рассказать?

Мелания. Не богохуль, говорю! Опомнись!

Булычов. Не рычи! Я же просто говорю, не казёнными молитвами, а человечьими словами. Вот — Глафире ты сказала: скоро её выгонят. Стало быть, веришь: скоро умру. Это — зачем же? Васька Достигаев на девять лет старше меня и намного жуликоватее, а здоров и будет жить. Жена у него — первый сорт. Конечно, я — грешник, людей обижал и вообще… всячески грешник. Ну — все друг друга обижают, иначе нельзя, такая жизнь.

Мелания. Ты не предо мной, не пред людьми кайся, а пред богом! Люди — не простят, а бог — милостив. Сам знаешь: разбойники, в старину, как грешили, а воздадут богу богово и — спасены!

Булычов. Ну да, ежели украл да на церковь дал, так ты не вор, а — праведник.

Мелания. Его-ор! Кощунствуешь, слушать не буду! Ты — не глуп, должен понять: господь не допустит — дьявол не соблазнит.

Булычов. Ну — спасибо!

Мелания. Это что ещё?

Булычов. Успокоила. Выходит, что господь вполне свободно допускает дьявола соблазнять нас, — значит, он в грешных делах дьяволу и мне компаньон…

Мелания (встала). Слова эти… слова твои такие, что ежели владыке Никандру сказать про них…

Булычов. А — в чём я ошибся?

Мелания. Еретик! Подумай — что лезет тебе в нездоровую-то башку? Ведь — понимаешь, ежели бог допустил дьявола соблазнить тебя — значит, бог от тебя отрёкся.

Булычов. Отрёкся — а? За что? За то, что я деньги любил, баб люблю, на сестре твоей, дуре, из-за денег женился, любовником твоим был, за это отрёкся? Эх ты… ворона полоротая! Каркаешь, а — без смысла!

Мелания (ошалела). Да что ты, Егор? Обезумел ты? Господи помилуй…

Булычов. Молишься день, ночь под колоколами а — кому молишься, сама того не знаешь.

Мелания. Егор! В пропасть летишь! В пасть адову… В такие дни… Всё разрушается, трон царёв качают злые силы… антихристово время… может — Страшный суд близок…

Булычов. Вспомнила! Страшный суд… Второе пришествие… Эх, ворона! Влетела, накаркала! Ступай, поезжай в свою берлогу с девчонками, с клирошанками лизаться! А вместо денег — вот что получишь от меня — на! (Показывает кукиш.)

Мелания (поражена, почти упала в кресло). Ох, негодяй…

Булычов. Глафира — блудодейка? А — ты? Ты кто?

Мелания. Врёшь… Врёшь… (Вскочила). Мошенник! Издохнешь скоро! Червь!

Булычов. Прочь! Уходи от греха…

Мелания. Змей… Дьявол…

Булычов (один, рычит, потирает правый бок, кричит). Глафира! Эй…

Ксения. Что ты? А Меланья-то где?

Булычов. Улетела.

Ксения. Неужто опять поссорились?

Булычов. Ты надолго уселась тут?

Ксения. Дай же ты мне, Егор, слово сказать! Ты совсем уж перестал говорить со мной, будто я мебель какая! Ну, что ты как смотришь?

Булычов. Валяй, валяй, говори!

Ксения. Что же это началось у нас? Светопреставление какое-то! Зятёк у себя, наверху, трактир устроил, с утра до ночи люди толкутся, заседают чего-то; вчера семь бутылок красного выпили да водки сколько… Дворник Измаил жалуется — полиция одолела его, всё спрашивает: кто к нам ходит? А они там всё про царя да министров. И каждый день — трактир. Ты что голову повесил?

Булычов. Валяй, валяй, сыпь! Молодой, я — любил в трактире с музыкой сидеть.

Ксения. Малаша-то зачем приезжала?

Булычов. Врать, Аксинья, ты — не можешь! Глупа для этого.

Ксения. Чего же это я соврала, где?

Булычов.