|
– «Нет, ругаетесь: попрекаете, что платили… Что ж такой, что платили; уплатили тогда, нынче плачу – я…» – «Давай-ка, друг мой, я тебя за ефтот твой поступок расцелую…» – «За свинью не сердись: а я – ем, ем…» – «Уж ешьте вы, ешьте: так-то правильней…» ____________________ – «Вот-с Александр Иванович, вот-с что, родной мой, этот вы узелок» – Липпанченко покосился – «снесете немедленно к Николаю Аполлоновичу». – «Аблеухову?» – «Да: к нему – на хранение». – «Но позвольте: на хранении узелок может лежать у меня…» – «Неудобно: вас могут схватить; там же будет в сохранности. Как-никак, дом сенатора Аблеухова… Кстати: слышали вы о последнем ответственном слове почтенного старичка?…» Тут толстяк наклонившися зашептал что-то на ухо моему незнакомцу: – «Шу-шу-шу…» – «Аблеухова?» – «Шу…» – «Аблеухову?…» – «Шу-шу-шу…» – «С Аблеуховым?…» – «Да, не с сенатором, а с сенаторским сыном: коли будете у него, так уж, сделайте милость, ему передайте заодно с узелком – это вот письмецо: тут вот…» Прямо к лицу незнакомца приваливалась Липпанченки узколобая голова; в орбитах затаились пытливо сверлящие глазки; чуть вздрагивала губа и посасывала воздух. Незнакомец с черными усиками прислушивался к шептанию толстого господина, стараясь расслышать внимательно содержание шепота, заглушаемого ресторанными голосами; ресторанные голоса покрывали шепот Липпанченко; что-то чуть шелестело из отвратительных губок (будто шелест многих сот муравьиных членистых лапок над копанным муравейником) и казалось, что шепот тот имеет страшное содержание, будто шепчутся здесь о мирах и планетных системах; но стоило вслушаться в шепот, как страшное содержание шепота оказывалось содержанием будничным: – «Письмецо передайте…» – «Как, разве Николай Аполлонович находится в особых сношениях?» Особа прищурила глазки и прищелкнула язычком. – «Я же думал, что все сношения с ним – через меня…» – «А вот видите – нет…» ____________________ Кругом раздавалось: – «Ешь, ешь, друг…» – «Отхвати-ка мне говяжьего студню». – «В пище истина…» – «Что есть истина?» [48 - «Что есть истина?» – вопрос Понтия Пилата, обращенный к Христу (Евангелие от Иоанна, XVIII, 37 – 38), выросший впоследствии в проблему большого философского значения. Этот вопрос неоднократно всплывал в сознании Белого (см., например: С u n с t a tor (Андрей Белый). О «двойной истине». – Труды и дни, 1912, № 2, с. 59 – 62; Белый Андрей. Так говорит правда. – Записки мечтателей, 1922, № 5, с. 123). Ср.: «Участь наша есть участь Пилата: теоретически истину вопрошать, что есть истина; истина не отвечала Пилату: истины не призваны отвечать на вопросы об истине (…) за истиной следуют без вопросов» (Белый Андрей. На перевале. I. Кризис жизни. |
